Книга Сын Дьявола - Любовь Попова

Сердце отстукивает столь же быстрый ритм, как Андронов выбивает чечетку по двери. Я тут же в панике оглядываюсь, накидываю длинную ночную футболку и закидываю флешку в ящик с бельем.

— Света, девочка?! Открой, пожалуйста, детка.

Его елейный голос никак не вяжется с тем шумом, что он производит, но страх не повод не открыть. Верно?

Мне нужно сделать вид, что ничего не произошло. Я спокойна, я хладнокровна. Как бы еще сердце успокоить.

Открываю двери и тут же оказываюсь в огромных лапах. Он осматривает мое тело, даже задирает рубашку, за что я шлепаю его по руке.

— Отец! В чем дело?! — кричу я весьма правдоподобно, а у самой дрожит все тело. А если он уже все знает? А если Максим мне солгал и на флешке этой не то, что он сказал. Вернее… Он ведь ничего не сказал, я сама все придумала.

— Ничего, ничего, — успокаивается он и притискивает меня к себе, губами накрывает щеку и меня пронзает рвотный позыв. Еще один сильнее, когда он пытается накрыть мои губы, сжимает руками оголившуюся плоть ягодиц.

Отталкиваю, и чтобы не нарваться на конфликт, задаю вопрос:

— Что же случилось? Почему такая паника.

— Эта шпана доигралась. Дебил Громов со своими отморозками.

— Что они сделали?

— Притащили камеру и хотели снять кино, но очевидно актриса оказалась против, — расстегивает он верхнюю пуговицу и смотрит по сторонам. Заостряет внимание на мятой, влажной постели. Сглатываю.

— Они снова хотели кого-то изнасиловать? — задаю я наивный вопрос и для пущей убедительности открываю рот и хлопаю ресницами.

— Очевидно, только у них ничего не вышло, — Андронов даже ухмыляется, что вообще происходит очень редко. — Громову проткнули яйца, можешь себе представить?

Он стягивает галстук и удивляя меня еще сильнее, садится в кресло у открытого окна, смотрит в него и удивленно поднимает брови.

— Раньше ты никогда окон не открывала. Перестала бояться высоты?

Я смотрю в его насмешливое лицо с четко очерченной линией скул и теряюсь в вопросах. Теряюсь в очередном ощущении дежавю. Наверное, потому что не знаю ответов. А он словно знает. Словно он все знает, но делает вид, что наивный, старый дурак. Создает иллюзия неведения. Вот только зачем?

— Мне жарко… — пожимаю я плечами и складываю руки на груди, вспоминая цель его визита. — И… этот Громов? Что с ним? Он выживет?

— Да, откачать успели, — смотрит он на мои ноги, что покрылись от прохлады мурашками и выше, на часто вздымающуюся грудь, горошинки сосков на которой я скрыла руками. — Но ему теперь никогда не познать…

Он делает сознательную паузу, которой позавидовали бы и актеры МХАТ. Ловко поднимается, и я уже в который раз замечаю, что для своих сорока пяти он отлично выглядит. Высокий, поджарый, с темными волосами, чуть тронутыми по вискам сединой. Этакий постаревший мажор, который в своей жизни не постиг трудностей, а всегда обходил их стороной. При этом сразу вспоминаются слова Марины о его наклонностях, и меня пробивает выстрелом озноб. Почему он так смотрит. Почему делает вид, что относится ко мне как к дочери, хочет выдать замуж, а сам постоянно касается. Неправильно. Противно. Мерзко.

— Никогда не познать радости секса… Ты так похожа на свою мать… — говорит он неожиданно и тихо, подходит все ближе и насильно убирает руки от груди. — Особенно грудь. Под моим взглядом соски всегда становились острыми, так и просились в рот.

Он протягивает руку, но я делаю шаг назад, чтобы он не смог коснуться. А в голове кроме тошноты его слова: «Похожа на мать». На мать. На пьяницу и шлюху.

— Я не хочу быть похожа на мать…

— Ну ведь она не всегда была блядью продажной, — усмехается он и силой притягивает меня ближе, запрокидывает голову назад и низким гортанным голосом проникает в мой мозг. — Когда-то она была точно такой же. Упругой, узенькой, сладенькой. Очень послушной. И я обожал ее трахать.

Вскрикиваю и вырываю руки, отбегаю в сторону, не веря свои ушам.

— Что вы сказали? Вы с ней спали?!

— И… — он наступает, толкает меня к стене. — Если не хочешь замуж за Королева, можешь остаться здесь. В отчем доме. Её место все еще вакантно. Я всегда держал его для тебя.

Это такое издевательство, что слезы сами льются из глаз. Давать шанс на свободу и тут же нагло его забирать?! Он просто чудовище. Воспитывать себе в услужение сабу? Ждать, когда она вырастет? Моя мать была сабой? Не может быть! Не может! Ненавижу его. Ненавижу их всех.

— Вы воспитали меня, как вы можете…

— Хотеть тебя? — костяшки пальцев проходятся по щеке, надавливают, делают больно и резко до обидного бьют! — Потому что хотел твою мать. А она, блядская сука, предала меня!

Он берет меня за шею и откидывает на кровать. Я делаю кувырок и мигом лечу в вниз, ударяясь рукой. Поднимаюсь, уже готовая к обороне, к защите свой чести, но он уже возле двери. Смотрит куда-то на пол возле ванной, потом только поднимает взгляд.

— И ты такая же… Предала меня.

Задыхаюсь, смотрю на закрытую дверь и сердце готово от страха вырваться из груди. Кажется, на меня надвигаются стены. Со всех сторон, готовые меня придавить и не оставить мокрого места. Дышать становится нечем. Яд проник в меня, и стягивает внутренности осознание пиздеца.

И только сейчас, после «дружеской» беседы с отцом, меня накрывают огромным цунами эмоции. Кружат, заставляют душу внутри тела метаться и умолять о свободе. Но я не знаю, где она. Я не знаю, куда двигаться дальше.

Только реву. Глотаю слезы и реву белугой. Потому что страшно. Страшно открыть глаза и окунуться в новый день. Страшно жить дальше. Лучше бы встретить того добермана, ощутить клыки на своей шее и навсегда окунуться в спасительную тьму. Тогда не придется гадать, принимать решений, не придется думать о завтрашнем дне и о том, что я собираюсь сделать. А что я собираюсь делать?

С утра после тренировки на пилонах, на которую почему-то не пришла Снежана, я бегу в сторону дома Виталика. Нет. Лучше замуж за мажора, чем под опекуна со странными наклонностями.