в том, что тот распространяет «между соотечественниками столь преступные хулы на отечество, веру и правительство <…> Все, что для нас, россиян, есть священного, поругано, уничтожено, оклеветано с невероятной предерзостию и с жестоким оскорблением».
В следственной комиссии по делу о чаадаевской публикации ее содержание представлялось несравненно менее важным, нежели «обнародование подобной статьи в то время, когда высшее правительство употребляет все старания к оживлению духа народного, к возвышению всего отечественного».
Друзья и близкие знакомые Чаадаева не сказали необходимых слов в его защиту. Например, П. А. Вяземский в письме А. И. Тургеневу и В. А. Жуковскому от 19 октября 1836 года истолковал «Письмо» как сатиру и заявил: «Нет ни одной решительной истины: грустно в том признаться… Все эти провозглашения истин непреложных — заблуждения молодости или счастливой суетливости». Чаадаев получил поддержку лишь в лице Пушкина. Поэт написал ему сочувственное письмо, но оно по неясным причинам осталось неотправленным (см. Приложение 2).
После выхода в свет журнала с «Философическим письмом» его редактор Надеждин писал В. Г. Белинскому: «Я нахожусь в большом страхе, "Письмо" возбудило ужасный гвалт в Москве благодаря подлецам наблюдателям. Эти добрые люди с первого раза затрубили о нем как о неслыханном преступлении, и все гостиные им завторили». По словам А. И. Тургенева, «вся Москва от мала до велика, от глупца до умного <…> опрокинулась на Чаадаева».
Все это дает представление о той злобной реакции на «Письмо» Чаадаева в самых разных общественных кругах.
По распоряжению министра народного просвещения С. С. Уварова журнал «Телескоп» был закрыт, а его редактор Надеждин сослан в Усть-Сысольск. «Высочайшим повелением» (по личному приказу Николая II) Чаадаев был объявлен сумасшедшим и в течение полутора лет находился под медицинским и полицейским надзором: писатель имел право выходить на прогулку лишь раз в сутки, и каждый день к нему являлся доктор «для освидетельствования». Затем «арестантский режим» был отменен, но на том условии, чтобы Чаадаев «не смел ничего писать». Но Чаадаев писать не прекратил и сочинил другое свое знаменитое произведение, «Апологию сумасшедшего», которая стала своего рода ответом на травлю, вызванную публикацией «Философического письма». Чаадаев писал: «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа <…> Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с закрытыми устами <…> Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который приспособляется видеть все в розовом свете <…> и которым, к сожалению, страдают у нас многие дельные умы». В письме к Ю. Ф. Самарину от 15 ноября 1845 года, оценивая свою деятельность, Чаадаев говорит: «Я любил мою страну по-своему, вот и все, и прослыть за ненавистника России мне тяжелее, нежели я могу выразить».
В 1840-х гг. вместе с Герценом и Грановским Чаадаев становится идеологом движения западников и участвует в общественных дискуссиях со славянофилами. Однако двадцать последних лет своей жизни Петр Чаадаев был лишен права печататься и все время находился под контролем полиции и врачей. За год до смерти Чаадаев раздобыл рецепт на мышьяк. После воцарения Александра II, когда в обществе опять появились надежды на скорые перемены и кто-нибудь в пылу спора начинал говорить о наступлении «эры прогресса», Чаадаев молча показывал этот рецепт — рецепт лекарства от иллюзий.
Умер философ 26 апреля 1856 года, в четвертом часу дня, и был похоронен на кладбище Донского монастыря в Москве.
Первое «Философическое письмо» так и осталось единственным произведением философа, опубликованным при жизни Чаадаева. Его наследие стало доступно широкому кругу читателей лишь много лет спустя после смерти автора.
В начале XX века были частично напечатаны чаадаевские «Сочинения и письма» в двух томах, подготовленные М. О. Гершензонаом. В 1935 году в серии «Литературное наследство» (т. 22–24) вышли пять «Философических писем», издание подготовил Д. И. Шаховской. А четыре десятилетия спустя появился небольшой том Чаадаева «Статьи и письма», приуроченный к 150-летию создания первого чаадаевского письма. Новая волна интереса к творчеству писателя пришлась на конец восьмидесятых годов. В это время были опубликованы интереснейшие статьи и исследования, посвященные творчеству Чаадаева, а также два самых полных издания его произведений.
Оба эти издания — новый этап в изучении наследия Чаадаева. В предисловии к «Полному собранию сочинений» философа (М., 1990) сказано, что «Философические письма» были первым опытом философского осмысления российской истории, а наследие Чаадаева стимулировало развитие основных направлений отечественной культуры.
Академик Д. С. Лихачев в книге «Заметки и наблюдения. Из записных книжек» (1990) нашел очень верные слова о незаслуженно забытом философе: «Чаадаева стыдно прятать. Те, кто прячут его, очевидно, втайне верят, что в своем отрицании значения России Чаадаев может быть и прав. Неужели не понять, что Чаадаев писал с болью и эту боль за Россию сознательно растравливал в себе, ища возражений. Ему ответила русская историческая наука».
Философская система П.Я. Чаадаева
При изложении взглядов П. Я. Чаадаева, как правило, обращают внимание преимущественно на его оценку положения России по отношению к Западной Европе. Однако известный историк русской философии В. В. Зеньковский в своем монументальном труде «История русской философии» замечает, что рассуждения о России не занимают центрального места в философии Чаадаева, а являют собой лишь логический результат его общих философских идей.
Об этом же говорит и известный исследователь творчества Чаадаева М. О. Гершензона в своей работе «П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление» (СПб., 1908), замечая, что суждения философа о России «представляют собой лишь вывод из его религиозно-философского догмата», его общих воззрений на смысл человеческой истории и проблему свободы человека.
В своей монографии «Петр Чаадаев: учение о свободе воли и смысле истории» М. И. Ненашев отмечает, что, рассматривая рассуждения Чаадаева «о роли христианства в истории Европы, а также о том способе, каким христианство выполняло свою роль, можно сделать вывод, что эти особенности и рассуждения в значительной степени связаны с чаадаевским пониманием человека и его свободы воли, возможностей и границ человеческого разума, отношений между человеческим разумом и божественным». Соответственно, проблема свободы человеческой воли и связанное с ней учение Чаадаева о «внешней силе» (по словам М. О. Гершензона, составляющие его «религиозно-философский догмат») являются отправным пунктом, с которого необходимо начинать изложение системы взглядов русского философа.
Учение о «внешней силе»
Учение о «внешней силе» составляет основную проблему, рассматривающуюся во втором «Философическом письме». В этом письме Чаадаев начинает с утверждения, что отнюдь не все наши мысли и поступки контролируются нашим сознанием и что направляет нас стоящая
