Недавно Бетани прислала очередное коротенькое сообщение: «Не волнуйся, у меня все хорошо». Поэтому я повторюсь: если ты узнаешь хоть что-нибудь, отчего мне может полегчать, пожалуйста, напиши. Да, ты оказался в странном положении… Я пойму, если ты захочешь постоять в сторонке и не вмешиваться в семейные дела.
Ди-Ди.
P.S. До того как я закатила Бетани скандал, она рассказала, что ты принимаешь кларитин от аллергии, и из-за этого тебе снятся очень реалистичные сны. Какое странное свойство у твоего лекарства – создавать иллюзию реальности. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Из-за твоих красивых цветов меня одолел чих, так что вечером я отправилась в аптеку и купила кларитин. Потом легла спать и – хей-хо! – мне приснилось, что к нашему дому приближается торнадо, а на дворе ночь. Я подумала: это же бред, торнадо бывает только днем. Но тут Бетани, вцепившаяся в порог двери, говорит: «Мама, это в кино торнадо только днем. Ночью они тоже бывают, просто без освещения их не могут снять на камеру».
Даже во снах Бетани куда рассудительнее, чем я.
Бетани
Через: «Федекс»
Роджер, ты почему не пишешь? Я сижу в бистро на левом берегу Сены, пьяная и убитая горем. Расскажу, что случилось со мной днем. Я вышла из гостиницы в подавленном настроении – меня удручали рождественские прибамбасы на улицах. Не просто потому, что они рождественские, а значит, уже удручающие, нет. Еще и потому, что здесь все намного красивее и… искреннее, чем картонный шлак на окнах «Скрепок». В общем, я чувствовала себя соплячкой и идиоткой, недостойной всей этой красоты, в которой французы варятся каждый день. Она меня убивает, эта красота. Такое ощущение, что у каждого встречного француза рентгеновское зрение, и он видит, что я живу с матерью в коробке из-под «Клинекса», на другом конце света, что я не умею готовить, слишком много смотрю телевизор и никогда не смотрю исторические передачи.
Итак, я шла по улице, все больше думая о плохом, как вдруг из дверей одной гостиницы вышел мужчина, одетый как врач из книжки «О всех созданиях – больших и малых», весь в темно-зеленом и коричневом и в куртке, какую англичане надевают, когда в их загородный дом приезжают журналюги из «Хеллоу!». С ним были двое детей и жена, и тут кровь застыла у меня в жилах. Потому что это был Джонни Депп. Прямо у меня под носом. Совершенно нормальный, с нормальными детьми, а Ванесса Паради, кажется, была не в духе. На секунду наши глаза встретились, он улыбнулся и подмигнул мне, а потом они сели в «рейнджровер» и укатили.
Роджер, я минут пять стояла на тротуаре, переваривая случившееся. Я провела рукой по лицу и ощутила штукатурку, которую носила целую вечность. Б#$%&ть, каким же наивным ребенком я была!!! Я помчалась обратно в гостиницу, подбежала к номеру и вспомнила, что забыла внизу ключ – е#$%&ная Европа! Пришлось спускаться. Мое лицо от слез превратилось в грязную лепешку. Я встала под душ – дебильная медная штуковина, даже не помоешься толком – и отскребла белый блин, подводку и всю химию, с которой жила пять лет. Под ней оказалось мое лицо. Я никогда подолгу не смотрелась в зеркало: встречусь взглядом со своим отражением, будто с незнакомцем в автобусе, и сразу отвожу глаза. Но на этот раз я смотрела на себя внимательно: на глупое, наивное, розовое, заплаканное, скучное, маленькое ничтожество. Если бы я увидела такую на улице, то ухмыльнулась бы и подумала: «Слава богу, это не я». Но это я.
Роджер, я такая дура. Сейчас пытаюсь напиться до одурения – первый раз в жизни. Мне кажется, это классно: время летит быстрее, ешь меньше, почти ничего не делаешь (ни плохого, ни хорошего), потому что лень, и мир, видимо, становится лучше. Выходит, напиваясь до одурения, человек борется с преступностью! С тобой тоже такое было? Какая же я эгоистка – пишу тебе письмо и говорю только о себе. Как поживает Зоуи? Что творится в «Скрепках»? Как погода? Правда, я каждый день просматриваю «Интернэшнл геральд трибьюн». Ты даже не представляешь, с каким удовольствием я читаю, что дома сейчас плюс два градуса и облачно. Прямо вижу нашу стоянку у магазина: брошенные тележки, тонкий слой дорожной соли, мимо ездят джипы… Какой кошмар – я скучаю по парковке.
На обед заказала устрицы, moules marinére. Пробовал когда-нибудь? На вкус – свежее кошачье дерьмо. Я съела ровно одну и попыталась перебить вкус пастисом (анисовая настойка такая), но теперь чувствую, как устрицы в моем желудке размножаются, растут, делают детей… Надеюсь, к ночи все уляжется.
Я только что глядела на крошечные бело-желтые рождественские огоньки. Ими увешана вся улица, какие-то горят поярче, у других цвет немного белее или желтее. Сразу вспоминаю книгу по астрономии, которую мама оставила в туалете, чтобы увлечь меня наукой. Там рассказывалось про пояс астероидов. Большинство людей даже не догадываются о его существовании. Это такая дыра между Марсом и Юпитером, где раньше была планета. Точнее, планета со спутником, как думают ученые. Однажды они запутались в орбитах друг друга и врезались. Как романтично, прямо японская манга.
Черт, какое же тут все старое, просто охеренно старое. Консьерж сказал, что здесь запрещают строить здания с новомодной архитектурой. Если снимается фильм, Париж выглядит в нем так же, как выглядел в семнадцатом веке.
Ну все, хватит писать. Гарсон!
Бетани
P.S. Не забудь, у меня есть мыло: [email protected].
Бетани
Через: «Федекс»
Роджер!
Из-за этой понтовой гостиницы у меня закончились бабки, и я больше не могу притворяться мадемуазель Фифи. Не знаю, чем я думала – просто сидела в номере и прямо чувствовала, как от меня уходят деньги, но ничего не делала. И вот теперь я банкрот. Сходила в контору авиакомпании, где покупала билеты, и мне сказали, что вылет перенести нельзя, потому что это была какая-то специальная акция. Зато можно вылететь из другого аэропорта. Теперь я опять сижу в хостеле, только этот находится на востоке Парижа, а прежний, хэмпстедский, кажется мне пятизвездочной гостиницей. Здесь полно русских нелегалов, торгующих анашой, которые слушают исключительно регги. Создается впечатление, что в свободное от торговли наркотиками время они крадут сумки у французских домохозяек. Мне страшно оставлять вещи в номере, поэтому каждый раз, когда я куда-нибудь выхожу, беру с собой все ценное. Завтра поеду во Франкфурт, а оттуда полечу прямиком домой. Если не облажаюсь, в кармане у меня останется один евро.
Выходить на улицу стало для меня мукой. Видеть не могу свою одежду, а уж носить… Все шмотки такие поношенные, старые и наивные. Черные вещи хороши только новыми или сразу после химчистки. А я, когда надеваю свои, выгляжу полной дурой, и окружающие наверняка подозревают, будто я сбежала из детского дома. Несколько недель назад я считала, что это здорово. Теперь я чувствую себя полной неудачницей.
