Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Джанетт запустила пальцы в мягкие волосы малыша.
— Сказать по правде, я дала ему имя Кэлвин, но не могу заставить себя его называть так. Мы долго говорили просто «малыш». Это Фоде начал звать его Дайо.
Элби невольно вздрогнул, потом снова склонился к мальчику и заглянул ему в глаза:
— Кэл?
— Где ты был? — спросила Джанетт.
— В Калифорнии. Но пришла пора убираться.
— В Калифорнии? Все это время?
Элби слегка улыбнулся ее невероятному предположению, и в этой улыбке мелькнула тень брата, которого Джанетт знала раньше.
— Еще чего не хватало, — ответил он.
Из-под засученных рукавов черного свитера Элби змеились узорчатые ленты черных татуировок, охватывали запястья широкими браслетами. Все у него было черным: татуировки, свитер, джинсы, грубые ботинки. Джанетт задумалась, не подведены ли у него и глаза, или это просто ресницы такие темные.
— Так где ты теперь живешь?
Не о том она хотела спросить, но одним вопросом все равно было не обойтись.
— Не знаю.
Элби протянул руку и коснулся пальцем подбородка Дайо, отчего малыш опять засмеялся.
— Посмотрим, как пойдет.
Тут она увидела, что возле дивана, почти касаясь носков ее зимних сапог, стоит рюкзак. Джанетт как-то ухитрилась его не заметить, все время глядя на брата.
— Твой муж сказал, что я могу поспать на диване, пока не найду жилье. — Элби пожал плечами, словно стремясь показать: он тут ни при чем.
На диване, где же еще, не на кофейном же столике, не в единственном кресле, в котором сидел Фоде, когда занимался, и не на крохотном кухонном столе. Ребенок спал с ними в спальне, в колыбельке, втиснутой между кроватью и стеной. Если среди ночи Джанетт требовалось в туалет, приходилось вылезать из-под одеял и перебираться к изножью кровати. Джанетт села на диван, и малыш, только недавно начавший ползать, вытянул ручки — запросился на пол. Она опустила его.
— Я тут, в общем, почти не буду показываться, — сказал Элби.
Это прозвучало почти извинением, и Джанетт вздрогнула. Да, у них не было ни места, ни времени, ни денег, чтобы его оставить, да, она до сих пор не простила ему исчезновения на восемь долгих лет, когда они только из изредка приходящих открыток узнавали, что он жив, но от мысли, что Элби может уйти, Джанетт захотелось вскочить и запереть дверь перед его носом. Сколько раз ему, наверное, было негде переночевать, но он не звонил ни ей, ни Холли, ни матери? Если сейчас он здесь, значит, что-то изменилось. Малыш уже добрался до молнии на рюкзаке и пытался ее «разъяснить».
— Будешь, куда ты денешься, — сказала Джанетт.
Элби и Джанетт не были виргинцами. Они оба родились в Калифорнии и потому были командой, пусть и командой поневоле. Джанетт впервые подала документы на паспорт в двадцать шесть, после того как забеременела, после того как они с Фоде поженились. Он хотел свозить ее в Гвинею и познакомить с семьей. Заполняя на почте анкету, она запнулась на пункте «Место рождения». Ей хотелось написать: «Не Виргиния». Она была из «не-Виргинии». Кэл изводил их с Элби тем, что они родились в худшем, чем он, штате.
— Полюбуйтесь хорошенько, — как-то сказал Кэл, когда они ехали из Далласа в Арлингтон, и пейзаж вокруг складывался из самых невероятных оттенков зеленого, каких не увидишь в Южной Калифорнии. — Вас пока впускают только потому, что вы маленькие. Папа получил разрешение на ваш ввоз. Станете старше — и вас будут тормозить в аэропорту и сажать обратно в самолет.
— Кэл, — коротко сказала мачеха.
Она вела машину и не собиралась ввязываться в назревающую свару, только подняла голову — в зеркале заднего вида на мгновение мелькнули ее большие солнечные очки а-ля Джеки Онассис, — чтобы Кэл понял, что она не шутит.
— Тебя тоже вышлют обратно, — сказал он ей, отвернувшись к окну. — Рано или поздно.
После смерти Кэла не могло быть и речи о том, чтобы Джанетт, Холли и Элби опять приехали в Виргинию. Время от времени отец прилетал в Лос-Анджелес, водил их в океанариум и на аттракционы, обедал с ними в ресторане в Западном Голливуде, где в огромном аквариуме вдоль стеклянной стены плавали живые девушки; но бесконечные, свободные от пригляда взрослых, летние виргинские дни остались в прошлом. Правда, Элби после пожара пришлось вернуться на один злополучный учебный год, и Холли уже взрослой приезжала на две ночи, пытаясь понять, насколько она продвинулась по пути дхармы к внутреннему миру и прощению, но Джанетт поставила крест и на штате, и на всех его жителях, включая отца, оба комплекта бабушек и дедушек, весь набор дядьев, теток и кузенов, мачеху и двух сводных сестер. Будьте все здоровы, не поминайте лихом. Она осталась с теми, кого считала своей настоящей семьей: с Терезой, Холли и Элби — с теми тремя, кто был рядом с ней дома в Торрансе, когда она чистила перед сном зубы. Смешно, но она только теперь поняла, до какой степени у нее не было отца, только сейчас сообразила, что отец ушел, бросил их много лет назад и никогда больше не вернется, разве что на денек — свозить их покататься на аттракционах. Мать и Элби спали поодиночке, каждый в своей комнате. У Джанетт, слава богу, была Холли. Ночами она лежала в кровати, вслушиваясь в мерное дыхание сестры, и обещала себе стараться поменьше ненавидеть Элби. Пускай он невыносим и непостижим одновременно, но ведь он ее брат, теперь единственный.
Но то была неподходящая пора для взращивания в себе любви к ближнему, и сколько бы ночей ни уговаривала себя Джанетт быть добрее, доброты в ней не прибывало. Без отца, без Кэла четверо оставшихся южнокалифорнийских Казинсов спрятались в свои раковины, словно все социальные навыки, обретенные ими в течение жизни, стерлись в одно короткое мгновение — достаточное, чтобы пчела укусила мальчика. Мать с удвоенной скоростью носилась по кругу между работой, школой, магазином и домом. Теперь у нее было лишь два состояния — только прибежала и уже убегает. Она постоянно теряла кошелек и ключи от машины. Не успевала приготовить обед. Холли нашла в ящике стола в гостиной коробку оплаченных счетов и стала тренироваться расписываться, как мать: Тереза Казинс, Тереза Казинс, Тереза Казинс, — пока не наловчилась выводить ее имя с должным нажимом и безупречным наклоном пера. Благодаря усердным трудам Холли на ниве фальсификации документов дети могли ездить на экскурсии и приносить в школу должным образом завизированные дневники. Полагая, что всякое достижение заслуживает признания, девочка продемонстрировала свои умения матери, и Тереза тут же возложила на нее обязанность следить за счетами, даже не сказав, в наказание или в награду. Неспособность Терезы вести домашнюю бухгалтерию потрясала окружающих, еще когда они с Бертом были счастливо женаты. До того как заботу о чековой книжке приняла на себя Холли, предупреждения об отключении воды и света так и сыпались в почтовый ящик Казинсов и тут же благополучно терялись, так что раз или два в год дом погружался во тьму. Без электричества еще можно было обойтись, разве что телевизора было жаль, а во время романтических обедов из хлопьев, но при свечах можно было воображать себя этакими влюбленными миллионерами. Но когда пустели сливные бачки и пересыхал душ, жизнь становилась по-настоящему невыносимой. Со счетами за воду шутки плохи — это понимали все. Холли, преуспевавшая в свои почти четырнадцать практически во всем, за что бы ни бралась, и в математике разбиралась. Она стала вести баланс чековой книжки, как ее учили на уроках домоводства (там же Холли научили, как в случае надобности что-нибудь зашить и залатать и сымпровизировать на ужин жаркое из того, что есть под рукой). Поняв, в каком катастрофическом состоянии находятся семейные финансы, Холли стала каждую неделю клеить скотчем на холодильник некое примитивное подобие бюджета — в точности, как наставляла миссис Шепард, готовя учениц к будущей замужней жизни. Внизу Холли писала красным водостойким маркером: «Мы можем потратить не больше…» И даже Элби относился к этому серьезно.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
