КОМУ: ЧЭННИНГЭ
ЛИСТЕРВ
ОСБОРНО
ОТ КОГО: ПОСТЗ
ТЕМА: Ответ: Некролог
Директор: Творчество умирает от болезни, связанной с проблемами двоеточий
Следующий за кончиной Гастона Моро день мы проводим, обмениваясь заголовками некролога по электронной почте.
«Как бы подали реальные новости разные журналы „Версаля“»? — это вариант нашей игры, которой мы развлекаемся, чтобы убить время и не помутиться рассудком.
«Бой»: АТАКА НЕРВНО-ПАРАЛИТИЧЕСКИМ ГАЗОМ «ЗАРИН» В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ НА БРЕДА ПИТА, НАДЕВШЕГО ПИДЖАК «ХУГО БОСС» И ГАЛСТУК «ХЕРМЕС», МИЛЛИОНЫ ЖИТЕЛЕЙ НАПУГАНЫ ДО СМЕРТИ.
«Ши»: ПРИШЕЛЬЦЫ ОККУПИРУЮТ ЗЕМЛЮ В ВЕСЕННЕМ ЗЕЛЕНОМ НАРЯДЕ.
«Ит»: ЧИНГИСХАН, СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!
«Мэн»: ВОЗГЛАВЛЯЕМЫЕ ПАПОЙ ХЕМИНГУЭЕМ СОЮЗНИКИ В КЛАССИЧЕСКОМ ОЛИВКОВО-ЗЕЛЕНОМ ИЗНОСОСТОЙКОМ ХАКИ ОСВОБОЖДАЮТ ПАРИЖ.
«Хиэ»: ТОНКАЯ ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ СТЕНА ИЕРИХОНА ПАДАЕТ.
«Нау»: ПЯТЬ САМЫХ СЕКСУАЛЬНЫХ АПОСТОЛОВ.
* * *
— Может быть, ты хочешь пойти куда-нибудь? — спрашивает меня Айви.
— Прямо сейчас? Уже поздно, наверное.
Мы лежим в темноте; волосы разметались у нее на груди, и она накручивает локон на палец.
Я спрашиваю:
— Куда сейчас можно выйти?
— Я не знаю. Поужинать или в кино. Или, может быть, просто погулять.
— Конечно, можно было бы. Хотя там холодно.
— Ты боишься, что мы наткнемся на кого-нибудь с работы?
— Мне приходила в голову такая мысль.
— Но они подумают, что мы просто друзья.
— Нет, они так не подумают.
— Почему?
— Они меня слишком хорошо знают.
— Ты говоришь так, словно это одна из твоих вредных привычек. Что у тебя было с летней практиканткой в прошлом году?
— Я к ней ни разу даже пальцем не притронулся. И это правда. (Я ничуть не сомневаюсь, что, если Марджори узнает когда-нибудь о нас с Айви, она с наслаждением расскажет ей о косноязычной, косолапой, прыщавой практикантке из «Зест».)
— Ты, случайно, не стыдишься меня, а?
Я подтягиваю одеяло к шее и думаю, что у Айви слишком много достоинств. Но проблема состоит в том, что я тоже должен задать этот же вопрос самому себе: «Я стыжусь ее?»
* * *
— Мне следует уволиться, залететь и уволиться.
— Мне тоже, — говорю я Лиз Чэннинг.
— Или забыть о прелестях беременности… Буду заниматься самостоятельно журналистикой.
Мы в местечке под названием «Макс Перкин», сидим у запотевшего окна в кофейне, расположенной в двух кварталах от нашей работы. Сейчас время обеда.
— Короче, я не знаю, сколько еще смогу мириться с этим дерьмом, — рассказывает она мне о том, что хотела бы писать независимые статьи для «Ши», «Хё», «Ит» и «Эго».
— А ты не думала о том, что Регина, чтобы насолить тебе за увольнение, не станет публиковать твои статьи? И что она скажет Мартину, и Софи, и всем остальным, чтобы они тоже не печатали тебя?
Лиз отворачивается и вглядывается в окно, находящееся всего в паре десятков сантиметров от нее. Конденсат стекает ручейками вниз, словно вода с тающих сосулек.
Открывается дверь, и вместе с порывом холодного воздуха Том Лэнд и Триша Ламберт (произносится как «Ламбер»), муж и жена, представляющие лучшую пару за истекший час, врываются внутрь. Я разглядываю пальто, надетое на Томе… оно должно стоить не меньше штуки баксов. Он родился в одном из пяти «таунов» Лонг-Айленда, что совсем не лучше, чем быть родом из Массапикуа. Он был помощником редактора в «Ит», когда я только пришел туда и все еще продолжал выполнять поручения «новенького»: приносил кофе, отсылал факсы за других, соглашался со всеми предложениями, разве что только кроме одного — перестать дышать. Он ошивался среди людей, имевших вес и положение в обществе, за что получал вознаграждение в виде выгодных заданий и приглашений в компании важных персон. Вилли это называет «ассоциативной позолотой». Теперь он заместитель редактора в «Бой», но все еще носит кофе нескольким начальникам, стоящим на ступень выше его. Триша (ее шутливое прозвище, должно быть, не иначе как «человек-спирограф») высокая и изящная, со скошенными бровями, ушами и подбородком. Взяв наугад номер «Тайм» и пролистав фотографии раздела «На улицах города», вы можете наткнуться на нее: зимой стоящую на ветру, обхватив себя руками, в развевающемся кашемировом шарфе; летом щеголяющую в стильном, свободного покроя платье; весело шагающую по весне в наряде «Уэйфарерс»; осенью решительно направляющуюся куда-то в кожаном приталенном жакете коричневого цвета.
— Эй, Том, — окликаю его я, помня о том, что те дни, когда я мог называть его «Томми», давно прошли.
— Захарий, — выдавливает он из себя вместе с улыбкой.
— Привет, Лиз, — здоровается Триша.
— Мы никогда вас здесь раньше не видели, — говорю я им.
Они бросают на нас красноречивый взгляд, который означает: «Ну теперь, когда мы знаем, что вы тоже ходите сюда, ноги нашей больше здесь не будет».
Я делаю полное сарказма замечание по поводу смерти Гастона, но им не нравится мой тон, а Лиз пинает меня под столом.
Пытаясь пошутить, я говорю:
— Может быть, теперь Марку Ларкину удастся проделать путь до самой вершины. Это вроде сделки в «Золотом суку»… он убивает короля, поэтому должен заменить его.
— Ну, думаю, он пока не готов к этому, — говорит Том. — И вряд ли он смог бы убить его.
— Да я же шучу.
Триша сообщает нам, что на прошлой неделе они приглашали к себе на ужин Марка Ларкина. Почему-то меня это задевает.
Я не могу удержаться, чтобы не спросить:
— А для чего?
— Для чего? — переспрашивает Том. — Он наш друг, вот для чего.
* * *
— Так мы, значит, выйдем? — спрашивает меня Айви.
— Да, конечно.
— Идем ужинать в эту пятницу. Мы ведь уже ужинали вместе.
Да… но это было до того, как мы начали спать вместе.
— Не знаю, почему тебе так хочется сходить со мной куда-нибудь поужинать. Я ведь не какой-нибудь блестящий рассказчик.
