Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Алексей предсказал, что Сталин уберет всех, кто будет мешать его союзу с Гитлером, и ликвидирует либо сошлет в лагеря всех евреев, принадлежавших к ленинской гвардии. Литвинова тоже куда-нибудь денет – ведь не может гитлеровский министр иностранных дел вести переговоры с евреем. Расовая теория Сталину будет на руку, считал Алексей, так как 90 процентов ленинской гвардии по происхождению были евреями. На что я заметила, что Заславский ведь тоже еврей и даже числился членом Бунда. А он будет тем исключением, изрек Алексей, которое подтверждает правило.
До появления статьи в “Правде” он считал, что стратегия, которую он применял против Ленина, все еще может быть эффективной. Ведь каким бы мерзавцем он ни был, Ленин все же был человек образованный. Но Сталин, хотя и читал много, знал греческий и латынь и немного немецкий, как был, так и остался неучем.
А потом грянула страшная катастрофа с “Максимом Горьким”.
Крючков созвал семейный совет: говорить ли Алексею о случившемся или скрыть это от него? Все проголосовали за то, чтобы скрыть, – Тимоша, Катерина Павловна, Крючков, даже Магда. Только я была против. Потом Магда сказала, что, поскольку Марфа учится в одном классе с дочерью Сталина Светланой, она все равно от нее узнает, на что Крючков возразил: мол, Светлану в такие вещи не посвящают, и с отцом она видится редко, но даже в том случае, если Магда откажется от своего мнения, результатом голосования будет 3: 2 в пользу того, чтобы все утаить.
“Правду” и “Известия” в этот день от Алексея спрятали. А когда он спросил, то я соврала ему, что я тоже газет не видала. Но от этого мне сделалось так противно, что я пошла к нему и все рассказала. На что он отреагировал так, что, мол, это только начало: города, названные в его честь, разбомбят немцы, теплоход подорвется на мине, а все улицы Горького через пятьдесят лет будут названы в честь царя либо в честь Сталина.
Помню, когда “Максим Горький” с размахом крыла в 63 метра пролетал над Красной площадью, я стояла, держа в руках сумку с медикаментами, на лестнице под трибуной мавзолея. Самолет я не видела, слышала только жуткий рев исполина, который, разбрасывая листовки, пронесся над головой. На Красной площади в тот день встречали героев-летчиков и спасенных ими челюскинцев. Всего было спасено 104 члена экипажа, погиб один человек. Летчики, совершившие за два месяца 23 вылета, получили звания Героев Советского Союза и ордена Ленина.
Год спустя на “Максиме Горьком” летал знаменитый француз Антуан де Сент-Экзюпери, а в следующий полет на борт взяли создателей самолета, 36 инженеров и техников ЦАГИ. Самолет на небольшом истребителе сопровождал известный пилот-испытатель Благин, который при совершении третьей мертвой петли задел за крыло АНТ-20. Оба самолета рухнули на землю, и все погибли.
Впоследствии Крючков все же признал мою правоту, потому что потоком шли письма и телеграммы, начинавшиеся словами: в связи с гибелью “Максима Горького”… Разве можно было тут что-нибудь утаить?
Распространялись слухи, будто Благин хотел покончить жизнь самоубийством. Политбюро же постановило как можно скорее построить еще целый ряд самолетов-гигантов, присвоив им имена Сталина, Ворошилова, Молотова и Калинина. Имя Горького в этом постановлении даже не упоминалось. Крючков снова созвал семейный совет: надо ли выкладывать “Правду” и “Известия” с этой информацией? На этот раз вместе со мной “за” проголосовали Тимоша и Магда, и Алексей смог прочесть это постановление. А прочитав, сказал: это месть Сталина за то, что в 1929 году, когда в Москве пышно отмечалось 50-летие Сталина, он послал ему лаконичную телеграмму: “Поздравляю, жму руку”.
Тимоша и Катерина Павловна в сопровождении знаменитого журналиста и дипломата Михаила Кольцова отправились в Лондон, чтобы попытаться выманить у Муры архив Алексея. И об этом Крючков ничего не сказал Алексею, остальные тоже молчали. А я рассказала. Алексей надеялся, что Мура не сдастся.
Он тяжело переживал отсутствие Муры, которая в своих письмах по-прежнему льстила ему, называя его “мой единственный человек” и “единственный друг”, и продолжала “горячо обнимать”. Все знали, что, хотя она и не переехала к Уэллсу, они целыми днями не расстаются и вместе бывают на приемах. Алексей уже не надеялся снова увидеть Муру, однако послал в Лондон с Тимошей деньги, чтобы Павел мог отправиться на учебу в Америку.
Мура то говорила, что спрятала архив на какой-то даче в Эстонии, то рассказывала про сейф в берлинском банке, от которого она потеряла ключ. Она даже не особенно притворялась, что говорит правду. Кольцов при этих разговорах присутствовал и потом засвидетельствовал, что Тимоша и Катерина Павловна усердно работали над заданием.
Тимоша накупила в Лондоне столько тряпок, что пришлось брать взаймы у Уэллса; деньги по поручению Алексея Крючков перевел затем Муре.
Сам Крючков вместе с женщинами в Лондон поехать не смог. К Алексею он допускал все меньше людей, в иные дни вообще никого. Алексей сиротливо бродил по дому, девочки были в школе, дома находились только мы с Магдой да молчаливая охрана.
Организовав Союз советских писателей, Алексей сыграл свою последнюю роль. Ездить за рубеж на конгрессы он уже не мог, настолько был слаб. Убить его ничего не стоило, но его оставили, пусть подыхает сам. Иногда наведывался Сталин со своими дружками, он любил выпивать в компании, одному, видно, было скучно, жена его к тому времени уже покончила с собой, а может, ее убили по его указанию.
Из Лондона Тимоша и Катерина Павловна отправились в Сорренто, чтобы продать еще остававшиеся там вещи. Когда ликвидировали тамошнее хозяйство, герцог ди Серракаприола позволил остатки имущества складировать в какой-то пристройке. Оказалось, что во время последней поездки Максим с Крючковым разобрали не все, осталась еще кое-какая мебель, одежда, какие-то безделушки, может быть, даже книги мои, о которых никто и не вспоминал.
Мне стало ясно, что Алексей собирался вернуться в Европу и расстался с этой надеждой только теперь. Я в слезах ушла к себе в комнату. И оплакала его наперед, чтобы потом уже слезы не лить.
В конце июня в Горки приехал Ромен Роллан, французский писатель из левых. Они с Алексеем переписывались уже несколько десятилетий. Вместе с ним прибыл доктор Левин. Он встретил Роллана в Варшаве и всю дорогу заботился о его здоровье.
Роллана сопровождала жена, Майя Кудашева. Она была дочерью французской гувернантки, имя отца осталось неизвестным. Я познакомилась с ней в середине 1910-х годов через Марию Федоровну, она всегда интересовалась писателями. Говорила, бывало: меня их душа волнует, а тело – это второстепенное. Своим трепетным взглядом она беспрерывно высматривала очередную жертву и даже в кругу эксцентричных поэтесс и актрис казалась столь экзотическим существом, что мы с Марией Федоровной от души потешались над ней. Она писала стихи на французском и русском, Марина Цветаева считала ее талантливой и, как могла, поддерживала. Ее муж, некий Кудашев, погиб на войне. После революции Майя стала работать в издательстве, от имени которого переписывалась с Ролланом относительно его публикаций в Советской России. Переписка закончилась тем, что ее выпустили к Ромену Роллану и он женился на ней.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
