Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
– Вы сохранили письмо? – спросила Амалия.
– Как я мог? Разумеется, я сжег его, чтобы оно не попалось на глаза Наталье Дмитриевне. – Он страдальчески скривился. – Мне все время мерещится что-то ужасное, когда я думаю о ней. И самое скверное, – продолжал Георгий Алексеевич, дергая ртом, – я не могу отделаться от мысли, что Мария Максимовна как-то к этому причастна. Я не хочу никого обвинять, – добавил он поспешно. – но я же знаю, что невиновен. Кто остается?..
– Враги! Госпожа баронесса, моя жена умела прекрасно ладить со всеми… Даже со мной, – добавил Киреев с горькой иронией.
– Неужели? – недоверчиво спросила Амалия, вспомнив о человеке, с которым Наталья Дмитриевна определенно не ладила. Георгий Алексеевич нахмурился:
– Если вы о Сереже, то должен признаться, что вы правы, госпожа баронесса. Они невзлюбили друг друга сразу же… что называется, окончательно и бесповоротно. Но у него бы не хватило духу поднять на нее руку – никогда. И вообще он в тот день находился далеко.
Вернувшись с прогулки, Амалия приняла решение еще на день задержаться в кукольном доме, чтобы иметь возможность понаблюдать за его обитателями. Иван Николаевич, закончив свои дела с князем, собирался уехать в Петербург уже после обеда, но во время последнего произошло событие, которое вынудило учителя и баронессу Корф пересмотреть свои планы. Горничная доложила о приходе Бутурлина, и следователь вошел в столовую, где собрались все обитатели дома. Шесть пар глаз уставились на Дмитрия Владимировича. Кошмарное молчание застыло в комнате, как желе, написал некогда классик. Так вот именно это и произошло в столовой розового дома. Нарушил молчание твердый тенор следователя:
– Я счел своим долгом приехать, чтобы сообщить вам известие, которое, полагаю, вас заинтересует, – сказал он после того, как поздоровался с присутствующими. – Убийца Натальи Дмитриевны арестован, мы продолжаем поиски ее тела и, уверен, в скором времени вытащим его из реки.
– Кто же убийца? – спросил Владимир неожиданно глухим подрагивающим голосом.
– К сожалению, это ваш брат, – ответил Бутурлин. – Сергей Георгиевич Киреев.
Глава 18
Мигрень
На следующий день Амалия сидела у себя в петербургской квартире, страдая от головной боли, обручем стиснувшей голову. Приходил доктор, появился Александр, но чудодейственные капли первого и поцелуи последнего не возымели решительно никакого действия. Читать не хотелось, спать не удавалось, любой шум становился поводом для жалоб, потому что даже сил на раздражение не оставалось. Но даже в таком состоянии Амалия не могла отогнать от себя некоторые мысли, которые тревожили ее.
Прежде всего пресловутое исчезновение Натальи Дмитриевны объяснялось настолько тривиально, что способно было напрочь отбить охоту к дальнейшим расследованиям. В самом деле, что может быть пошлее, чем пасынок, который терпеть не может свою мачеху, в какой-то момент срывается, покупает топор, едет к ней, проламывает ей голову и стаскивает труп в воду. Потом возвращается в Петербург, моет и прячет топор, уничтожает все следы и, когда к нему приходит следователь, ломает комедию, которую Дмитрий Владимирович принимает за чистую монету. Однако то ли комедия наскучила Сергею Георгиевичу, то ли он жаждал, чтобы свет узнал о его поступке, но через некоторое время он сам явился к следователю и сознался в содеянном. Впереди – процесс, репортеры в зале, заметки в газетах и кратковременная слава перед ссылкой в Сибирь. Впрочем, если попадется особенно ловкий защитник, то не исключено, что наказание удастся смягчить.
…Амалия тихо застонала, держась за виски. Ощущение было такое, словно голова – налитый до краев аквариум, в котором, резвясь, плещут хвостами золотые рыбки.
И все-таки что-то не давало ей покоя – что-то было не так, совсем не так, и именно во время пояснений, которые давал Дмитрий Владимирович. Мысленно Амалия вновь перенеслась в столовую кукольного дома: вот Георгий Алексеевич, потрясенный и постаревший разом на много лет, вот князь, желтый и высохший, как пергамент, и неприятно пораженный услышанным; вот Иван Николаевич, который просто оторопел, вот Владимир, убитый горем, – а вот Алексей с его розовыми оттопыренными ушами и веснушками на носу, а на лице у него… да, на лице у него недоверие, и губы кривятся так, словно он вот-вот выпалит: «Вы врете!»
Золотые рыбки угомонились, и Амалия получила возможность немного перевести дух. «Нет, мне не показалось, – думала она, вспоминая выражение лица гимназиста. – Отец сказал, что Алексей бессердечный. Можно, конечно, в его оправдание заметить, что в его возрасте еще не знают хорошенько цену ни жизни, ни смерти… Но Наталья Дмитриевна все-таки была ему матерью, и все говорят, что матерью хорошей. Не мог же он на самом деле остаться совершенно бесчувственным при известии о ее убийстве… и потом, когда стало ясно, кто его совершил!»
Так в чем же дело?
Золотые рыбки заволновались, и Амалия неприязненно подумала, что с большим удовольствием сварила бы из них уху.
Судя по всему, рыбкам, управлявшим мигренью, такая перспектива пришлась не по вкусу, потому что в последующие полчаса они сполна дали баронессе Корф ощутить свое отношение. Когда она дернула звонок, вызывая горничную, ей показалось, что рыбки запрыгали с удвоенными силами, чтобы нарочно досадить ей.
– Соня! Вот что… разыщите-ка для меня карту Царскосельского уезда.
Горничная немного растерялась – поиск карт был все-таки не по ее части – и спросила, где такую карту можно достать.
– В магазине, разумеется, – ответила Амалия, морщась от головной боли. – Нет, стойте! Поднимитесь к Ивану Францевичу и спросите, нет ли у него такой карты. – Иван Францевич был их сосед, военный инженер.
Через десять минут карта Царскосельского уезда была найдена и доставлена баронессе Корф, которая, все еще страдая от мигрени, стала изучать расположение городов, селений, рек и железнодорожных станций.
«Так… Царское Село… Павловск… Гукколово… Кубышка… Какая прелесть! Когда князю надоест собирать фамилии и имена, он вполне может заняться названиями… – Рыбки начали бить хвостами, и Амалия поморщилась. – Что за дурацкая жизнь! Стоит заболеть голове, и уже чувствуешь себя не как человек, а как полчеловека… А вот и Гатчина. Станция Балтийской железной дороги… нет, не то. Станция Варшавской железной дороги… ага, вот. Малая Загвоздка! Большая Загвоздка! – Тут рыбки аж присмирели от любопытства. – Вот не стала бы я изучать карту, вовек бы не узнала, что есть такие места… Станция Суйда…А вот и Сиверская. Река Оредеж… Куровицы… Позвольте, что это за Куровицы такие? И где я о них слышала…»
Не сразу, но Амалия вспомнила, что где-то возле Куровиц находится имение Никиты Дмитриевича, брата жертвы.
«От Сиверской до Куровиц идет обычная дорога… гм… Дальше можно двигаться на север, к Гатчине, или же, – палец Амалии скользнул по карте вбок, – на восток и затем опять на север, только к Павловску. В Павловске сесть на поезд Царскосельской железной дороги и… допустим, приехать в Петербург. В Гатчине тоже можно сесть на поезд… но Бутурлин уже наводил там справки…»
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
