Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
«Эй, ты чего?» – спросила моя радость, появляясь с бутылкой из-за левого плеча неизвестного шевалье. Я потряс головой. Так, ничего. Завис. Не хочу рассказывать ей о небылом. Пошли! Ребята ждут. У нее в одном месте зудело расшифровать наших попутчиков, насладиться этими новыми русскими феодалами. Мираж настоящей жизни заманивал ее в свои сети. Мы забрались на белую скалу из чистого мела, сидели над морем, чуть выше огневой точки, откуда немецкий пулеметчик строчил по Сэлинджеру 3 июня 1944 года, но я обещал не умничать, мы пили сидр и болтали бог знает о чем. Стаи французских буржуа порхали между облаков на парапланах, разноцветно крылышкуя, с парашютами на животах. Небо над Ла-Маншем не было серым. Цезарь соврал. Оно – голубое. Варяги уклонялись от рассказов о своем прошлом так убедительно, что начинало казаться, будто у них и правда не было прошлого. Мы уворачивались от пикирующих буржуа, которые низенько пролетали над скалой, думая, что это и есть экстрим. «Задолбали!» – сказал один из наших спутников, протянул руку в воздух и дернул пролетавшего над нами за парашютное кольцо. Как будто кишки ему выпустил. «Je mourir!» – закричал несчастный, падая в воду. Лишь недавно прекрасный, взмывавший к тучам, стал таким он нелепым, бессильным, смешным. Полотно парашюта волочилось за ним по воздуху. Он напоминал сперматозоид. Или Икарушку с митьковской картины. Волны Ла-Манша поглотили добычу. Мы помолчали. Затем бандит спросил у товарища:
– Ты охренел, Олежек?
– Не ссы, Игорек.
Спасательный катер примчался через минуту, пара бэтменов в гидрокостюмах приняли Икарушку на борт. Он возмущенно указывал пальцем в сторону белой скалы, нашего разбойничьего гнезда. Игорек и Олежек запечатлели эту сцену камерой с телескопическим объективом.
Потом мы собирали камни для японского сада, который бандиты собирались разбить во внутреннем дворике своего замка. На обратном пути моя радость устроилась на переднем сиденье, рядом с тем, который дернул за кольцо. Всю дорогу они хохотали. Я не участвовал в разговоре, молчал, чувствуя, что мне тоже хочется je mourir. Никогда не смогу развеселить МР с такой легкой жестокостью. Неправильная, ведущая к расставанию мысль, но она появилась, и что делать? Через плечо моя радость бросила на меня взгляд из-под темных очков:
– Ты грустишь?
– Ничуть. Я придумал новую заповедь блаженства.
– Колись.
– Она звучит так: блажен, кто на первом свидании имеет план эвакуации из будущих отношений.
– Ибо?
– Что?
– Ну, если как в Библии, то должно быть «ибо».
– Ибо иди ты на хер!
Мы разосрались навеки. Вернулись на родину и помирились. Потом снова поссорились и разбежались. Через неделю встретились в баре и решили, что не можем жить друг без друга. Я, как маленький, поверил в эту фигню и расслабился, но моя радость оказалась сволочью. Через неделю после своего вечного ко мне возвращения ушла на танцы – и с концами. На звонки не отвечала. В сетях не светилась. Исчезла. Тревога росла у меня в голове, как волшебное дерево, – за ночь до небес. Потеряла телефон. Потеряла совесть. Потеряла себя. Над ней надругались и утопили в реке.
Под утро, намозолив ухо телефоном, решил окатить тревогу холодным душем. Но сделал только хуже, потому что оцифровал исчезновение ее розовой зубной щетки из стаканчика на раковине. Вместо облегчения – слава богу, жива! – зашелся от гнева. Грохнул стаканчик об пол и хлопнул дверью. Оказывается, легче воображать чужую смерть, чем смотреть на свою одинокую зубную щетку и думать, что это навсегда.
За три дня выкурил блок сигарет. Убил желудок. Не мог ни есть, ни спать. Разговаривал сам с собой, запершись в квартире, и даже кричал на себя:
– Она что, больше не придет?
– Обязательно придет.
– Не ври мне, слышишь! Я не маленький. Я, может быть, сейчас заплачу, но я не ребенок, чтобы утешать меня так по-дурацки!
Набрал в скайпе знакомого психотерапевта, авантюриста и фантазера, который скрывался в Черногории от вечных вопросов коллекторских агентств. Изложил ему суть дела. Он хохотал надо мной, скотина:
– Мне бы твои проблемы! Ой, не могу! Девушка ушла, какая драма. Слушай меня. Слушаешь?
– Угу.
– Даю установку: разбитые сердца в задницу. Запомнил? Чао!
Я долго не мог простить психотерапевту издевательского тона. До следующей весны, когда он утонул в Которском заливе, испытывая карнавальный костюм говорящей водяной крысы. Тогда я, конечно, простил. Но осадочек остался.
Потому что после того нашего скайпа я твердо решил обрубить привязанности. На полу в ванной комнате нашел крупный осколок стекла. На сгибе локтя – синюю линию вены. Вспомнил добрый совет древних римлян: резать вдоль, а не поперек. Это важно во многих жизненных ситуациях, но особенно в последней. Двигаться вдоль обозначенного пути, глубоко вспахивая борозду. Поперек – суета, ерунда и бессмысленное кровопролитие. Так делают истерички и дилетанты.
Перед началом операции заглянул в зеркало, где нервно ерзало мое отражение. Пока, двойник! Надеюсь, больше не увидимся. Не трусь! Но он трусил и не хотел расставаться, гипнотизируя умоляющим взглядом. Я смотрел на него не мигая, ждал, когда ему станет понятна бесполезность мольбы. Мы сделаем это. Его взгляд метался по зеркальной поверхности. Что? Предлагаешь зарезаться зеркалом? Он покачал головой. Его губы шевелились беззвучно. Смотри внимательно. Сосредоточься. Хотя бы раз в жизни отвлекись от самого себя. Вдруг не пожалеешь. Ладно, Doppelgänger, давай исполним твое желание. Почему бы и нет? Мы оглядели зеркало, каждый со своей стороны. Не помню, кто первый увидел этот маленький предмет. Я или он. Предмет не больше ногтя, который мы не замечали раньше, в корчах тревоги и ярости.
Ее послание. Она приклеила к зеркалу марочку из счастливого Амстердама. В правом верхнем углу, как на конверте. Выбрала не что попало, а с картинкой, изображающей ядерный мухомор. Как бы в знак уважения к тому, что иллюзии нравятся мне больше, чем настоящая жизнь.
Была у нее, кажется, я уже рассказывал, идея-фикс настоящей жизни, которая бьет ключом где-то рядом, на соседней улице или прямо за стенкой. Поэтому надо ловить сигналы и соглашаться на любые предложения – а вдруг это оно самое? Искать настоящую жизнь, открывая разные двери. Последняя, за которой она исчезла, вела в танцевальную секту, где кружились под заунывную музыку.
Кто она? Не скажу. Во всех файлах я заменил женские имена двумя буквами. Можно расшифровать «моя радость» или как-то иначе. Не имеет значения. Главное, что последняя МР дала мне ключ.
Который я разжевал, проглотил, запил водой из-под крана, отложив на время осколок стекла. Вернулся в комнату, лег на пол и закрыл глаза. Внутри было темно, как до сотворения мира. Ничего не происходило. Потом застучали зубы, по рукам и ногам побежали амфетаминовые мураши. Зачем к благородному веществу добавляют эту дискотечную пошлость? Амфетамин. Лучше уж два пальца в розетку. Или не два. Или не пальца. Или не в розетку. Вот. Кажется, началось.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
