Предатели русских полей!… Сбираясь в Парижи и Бонны, Просите своих матерей Спороть золотые погоны. Потеть на банкетах обильных Удобней в костюмах цивильных. Горит ли в ночи Водолей, Мерцает ли свет Козерога, Предатели русских морей, К чему вам морская дорога? Одним президентским авралом Присвоят вам всем адмиралов. Создатели грозных ракет, Читатели лживых известий, Не верьте при звоне монет Охрипшему голосу чести, Останетесь живы и целы… Салют, господа офицеры!
Кто, кроме степашинских и примаковских ребят, слыхал эту радиостанцию? Наверное, никто. Зато лживые, с придыханием голоса на всех языках обрабатывали планету.
Вообще, тема всемирной радиофикации обширна и неисчерпаема. Она уже не вмещается в диапазон между штырем омоновской рации и грандиозной иглой Останкина. Касаясь всего и вся, от космоса до мозгового нейрона, она, эта тема, преследует меня всю жизнь. Бывало, еще в детстве целыми днями возился с самодельными вариометрами, мастерил конденсаторы из чайной фольги. Тогда было все напрасно: в наушниках не ощущалось никаких звуков… Зато в армии я три с половиной года шарил в эфире и слышал грозовые разряды всей планеты.
Вдоволь наслушался всяких шорохов. Содержание длиннющих шифровок, подписанных которым-то из Даллесов, знал Берия и его команда. Рядовому Советской Армии это содержание не докладывалось. О тогдашних замыслах братцев Даллесов я узнал только сейчас. Больше того: сам удостоился чести тайного перехвата. Мой домашний телефон с разной долей усердия подслушивается при всех конституциях. (Впервые я обнаружил это при Андропове и, помнится, как заправский диссидент, разбивал свой страх подобием гордости.)
Во дни «великого Октября» сидеть перед ящиком было невмоготу. Я бродил около бэтээров и солдатских шеренг, глушил свою горечь фамильярными разговорами с вооруженными защитниками Отечества:
— Можно вопрос?
— Пожалуйста. — Капитан милиции вежливо отвел ствол автомата чуть в сторону.
— Не предполагаете ли такой вариант, что Ерина будут судить?
Он думал секунд десять. Потом отвернулся и неуверенно пробурчал:
— История покажет…
На Арбате у Садового — мощный офицерский заслон.
Стоят локоть к локтю. Подхожу к розовощекому круглолицему сержанту, у которого рация:
— Кому служите?
— Себе! — Харя веселая. На офицеров не обращает внимания.
Высокий офицер добавляет:
— Закону служим.
— Но закон позволяет свободно ходить по Москве. Чего вы тут стоите?
— Нам платят за это, — говорит второй офицер.
— А сколько платят?
— На хлеб хватает! — с улыбкой включается третий (малорослый, вроде меня).
— На хлеб, это мало, — говорю и чувствую, что растет раздражение, зубы сжимаются.
— Отец, иди, не разводи политинформацию, — говорит четвертый и отводит взгляд.
Второго октября, у Краснопресненского метро — цепь здоровенных омоновцев с автоматами. Горечь и боль вскипают, сдавливают горло.
— Ребята, в кого стрелять приготовились?
— В дураков! — Омоновец с презрением сверху вниз глядит на меня. Его сосед тычет мне дулом в плечо:
— В таких, как ты!
— Как отличать будешь умных от дураков?
С тыла ко мне подскакивает парень в гражданском:
— Дед, ты дожил до седых волос, а такой идиот!
— Мой отец погиб под Смоленском…
Люди в толпе узнают меня, пробуют заступиться: «Это писатель, как вам не стыдно?» Моих заступников оттесняют щитами, меня нейтрализуют какие-то парни в штатском: «Успокойтесь! Идите! Идите!»
