Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Но вернусь к Максу!
Наши отношения постепенно сходили на нет, превратившись в отношения просто двух хороших друзей; это далось мне не без внутренней борьбы. Как в случае с Максом, не знаю, не допытывалась… Но захватившая его целиком любовь к Муре Будберг, думаю, не оставила места для других.
Но и Мура быстро охладела к Максу. До меня через лондонских и европейских знакомых долетали слухи о ее интрижке с Гербертом Уэллсом, интрижке всерьез, превратившейся в полноценную любовную и дружескую связь. Мура опять все рассчитала и сложила в уме какую-то сложную комбинацию. И пошла к этой цели напролом. Достойная наследница нашего земляка Макиавелли. Что и говорить!
Во время визитов в Сорренто я старалась все примечать, делать записи, я понимала, что Максим Горький — это уже история, а я всего лишь летописец. Но летописец в этом мире — не последний…
Вера перекусила парой бутербродов, выпила кофе и продолжила чтение.
…Наверное, как следует я Муру разглядела только в Сорренто. В других местах она как-то ускользала, пряталась за свою неизменно таинственную сущность. Но в Сорренто она не то чтобы расслабилась… О нет, эта женщина никогда не расслаблялась, иначе она бы не пережила всех испытаний, выпавших на ее долю. Однако Мура немного повернулась другой стороной, всегда скрытой от посторонних глаз.
Здесь я хотела бы сделать одно пояснение, которое мне представляется очень важным. Мура не просто никогда не расслаблялась, она никогда не говорила и всей правды, только ее часть, и, как правило — небольшую или незначительную. Все самое важное она оставляла в тени. При себе. Она лгала всем и всегда, и лгуньей была прирожденной, хотя скорее — вынужденно-приобретенной.
Трудно понять, до какой степени может дойти лицедейство человека, неразборчивого в своих средствах для достижения цели.
Но по прошествии лет я могу сказать одно — главной своей цели Мура не достигла. Ей было не дано жить и стариться с тем человеком, кого она по-настоящему любила. И это стало главной драмой в жизни баронессы Будберг. Более того, я осмелюсь предположить, что все остальное было для нее неважным, некой декорацией, фоном для развертывания подлинной трагедии жизни. А может быть, ей все удавалось так легко, без видимых усилий, потому что она ни во что не вкладывала сердце. Только свой холодный недюжинный ум.
Говорят же, что люди с разбитым сердцем иногда достигают поразительных успехов в жизни. Кажется, что у Муры тот самый случай… Именно в Сорренто был один момент, когда она чуть-чуть приоткрылась, на какие-то секунды, но мне и этого было достаточно, чтобы понять — какой вихрь бушевал в ее сердце.
В Сорренто она меня встретила как старая знакомая, снизошла до светской любезной беседы. Мы гуляли по саду, и здесь она принялась с преувеличенной любезностью расспрашивать меня о жизни, семье, корнях.
Я понимала, что скрывать правду бессмысленно. У нее были тысячи возможностей перепроверить мои слова. Я рассказала ей правду. Прибавив, что фактически связей с семьей у меня никаких нет. И это было почти правдой… Мы действительно редко общались, но наше общение было искренним, глубоким. Мы понимали друг друга почти без слов. Я не могла, да и не стала это объяснять Муре, она бы не поняла, будучи женщиной практичной и деловой, за исключением одного момента. Своей любви к Локкарту.
И тут она без всякого предисловия вдруг стала говорить словами какой-то древнегреческой героини: о любви, которая вся — ожидание, о жизни, чьи мгновения проносятся, а в памяти остается — самое дорогое… Она говорила, не глядя на меня, и ветер трепал ее волосы. Я не знала, что ответить, и молчала, каким-то чутьем понимая, что это редкая минута откровения: пусть и в такой иносказательной форме, но Мура приоткрывает мне свое сердце…
А подобное дорого стоит.
Когда она перевела на меня взгляд, в нем таилась нечеловеческая тоска, вся скорбь мира застыла в ее глазах, и я поняла в этот миг, что любящие женщины — одинаковы, для них нет ни расстояния, ни времени. Они готовы ждать вечно…
Мне снился сон — престранный сон! Безмужней я взошла на трон, Лишь кроткий ангел был со мной — Беспомощный заступник мой.
И день и ночь мой крик звучал, А он мне слезы утирал; О чем — и ночь и день — мой крик, Я скрыла, ангел не постиг.
Он улетел в рассветный час, И тыщи копий и кирас Я верным стражам раздала, А плакать — больше не могла…[3]
Она осеклась и замолчала.
«Это Блейк!» — Ее грудь вздымалась, она была вся во власти охватившего ее чувства. На мгновение я испытала к баронессе острое чувство жалости.
Послышался голос Макса, звавшего нас к столу, и минута близости прошла, миновала, но в моей памяти, пока я жива, вечно будут глаза Муры и ее хриплый голос, когда она цитировала Уильяма Блейка.
Что хотела от меня Мура в ту минуту? Подтверждения своим словам или я была для нее идеальной слушательницей — безмолвной и внимающей?
Уже в то время Мура вела сложную интригу с Уэллсом, надеясь со временем захватить и этот плацдарм. Все люди для Муры были некими ступеньками, плацдармами для достижения главной цели — Англии и Брюса Локкарта. Других целей у нее не было.
Но ради этой цели она была готова на все.
Макс же был болен, болезнь захватывала его постепенно…
Вера посмотрела на экран мобильного: звонков не было. Как будто бы само мироздание решило охранять ее покой.
…Я по-прежнему моталась между Берлином и Москвой, изредка заезжая в Италию. Моя дочь росла, и сердце разрывалось каждый раз, когда я ее покидала.
Максим Горький старел, старость надвигалась на него неотвратимо. Мура была последней вспышкой его мужской чувственности. Последней великой закатной любовью. Мы виделись все реже и реже…
Но все же я бывала у него. И когда он приехал в Берлин, и когда покинул его, отправляясь вновь в Италию… Ничего удивительного, что Макса потянуло опять в Италию. На этот раз в благословенное Сорренто. На Капри ему запретили, так что оставалось — Сорренто.
Я должна была быть рядом с ним. Но судьба решила сделать еще один поворот в моей жизни.
Конечно, что греха таить — в жизни каждой женщины наступает такой момент, когда она понимает: время побед осталось позади. Этот момент может наступить в любом возрасте. Для кого-то такое прозрение наступает в тридцать лет, для кого-то в сорок. У меня этот момент наступил, когда я поняла, что между мной и Максом все закончилось. Он был моей самой сильной любовью и долгое время — единственной.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
