Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
– Вот здесь была кондитерская мадам Ящикофф, венский какао с марципанами. А этих домов здесь вообще не стояло, речка была видна. Вместо площади – здание для собраний с колоннами… Кстати, павлины уже были.
Павлин презрительно посмотрел на Тёму и отвернулся. Эта пантомима должна была означать: «А что, для кого-то это новость?»
– Только не такие облезлые, как ты, – ответил ему Тёма. – Набережной не было, трава до самой воды, вот там мостки, с которых бельё стирали. И асфальта не было, булыжник.
– Я бы сказал – брусчатка, – поправил папа.
– Нет, брусчатка, наверное, позже появилась. А тогда был булыжник. Такой грохот стоял, когда по нему телеги ездили, кареты всякие…
– Когда «тогда»? – удивился папа. – Откуда ты черпаешь такие сведения?
– Из интернета, – уклончиво ответил Тёма.
Они шли по мосту. Тёма с Машей приостановились. Внизу, под высоким пролётом, виднелся островок с заросшими ольхой развалинами мастерской деда Петра, стоявшей там шестьсот лет назад.
– А здесь когда-то была кузня, – грустно сказал Тёма.
– Точно! – воскликнула Маша. – Кристинка там прошлым летом чайник нашла. Ржавый, очень старинный. Ой, Тёмка, сколько ты всего знаешь!
Позолоченный купол храма, отреставрированный и уже освобождённый от лесов, светился в лучах встающего солнца. Папа поджидал детей у входа.
– На мордан золотили или на полимент?[70] – спросил Тёма, задрав голову и разглядывая купол. Голова кружилась от мысли, что только вчера он стоял там, на немыслимой высоте.
– Ты и в этом осведомлён? – опять удивился папа. – Интернет располагает и такой информацией?
– Зачем же. Самому приходилось. Из-под нижней губы острым духом…
На папин насмешливый взгляд вздохнул и честно добавил:
– Только ничего у меня не вышло.
Папа руководил реставрацией храма. И как всякий, кто боготворит своё дело, считал его самым интересным на свете и очень любил про него рассказывать. Стоя перед входом, папа говорил о том, что столь прекрасная церковь не украшает ни один другой город мира. Больше нигде нет такой кладки и орнаментов, удивительных пропорций, резьбы и формы куполов. С этого храма начался их город.
Прежде Тёме такой рассказ показался бы скучным, но теперь он слушал внимательно и даже наполнялся гордостью, хотя, на самом деле, ничего не строил, а наоборот, чуть не испортил позолоту.
– Над подобным комплексным сооружением должна была трудиться многочисленная артель мастеров, – продолжал папа.
Тёма был другого мнения, но на этот раз решил промолчать.
Павлин, который сначала слушал, важно кивая, будто всё это давно знал, отошёл в сторону и стал сосредоточенно что-то клевать на ступенях входа.
Маша вгляделась:
– Ну зачем только тебя взяли! Папа тут всё чинит, а ты сейчас сломаешь!
На одной из каменных ступенек был вырезан таракан, его-то и клевал павлин.
– Маловероятно, – успокоил её папа. – Кстати, происхождение этого орнамента любопытно. Есть мнение, что главу артели звали Тараканов, а это его, так сказать, зашифрованная подпись.
Тёма подошёл к ступеньке, присел на корточки и потрогал белый резной камень, на котором был изображён то ли таракан, то ли членистоногий. И опять подумал, что папа не совсем прав, и опять промолчал.
Они поднялись к полуоткрытым дверям церкви. Маша сразу побежала внутрь. Павлин заглянул, но решил не входить.
На тяжёлых деревянных дверях храма были две литые медные ручки – львиные головы держали в зубах кольца. Они выглядели одинаково, и Тёма не знал, которую сделал дед Пётр, а которую Стёпка. Он опять подумал, что никогда не увидит своего друга, не узнает, что с ним стало, что строил он с дедом Петром и после, где и как жил; от этих мыслей Тёме стало грустно, как никогда прежде. Он тронул одну ручка – она была холодная. Взялся за вторую. Эта была тёплая, и ему показалось, что лев шмыгнул носом, как Стёпка.
– Скарафаджо, – прошептал Тёма и легонько щёлкнул пальцами. – Скарафаджо! – крикнул он уже в полный голос.
Он сбежал вниз по лестнице, опустился на колени перед ступенькой с тараканом, осмотрел внимательно. Папа удивлённо глядел на него. Тёма поднял глаза:
– Папа, у тебя ножик с собой?
– Это – монолитная ступенька, что означает – из цельного куска, в данном случае, поволжского известняка пермского возраста[71]. И, таким образом,…
– Папа, скажи короче – тебе жалко ножика! – перебил Тёма.
– Обидное заблуждение, – папа протянул Тёме сверкнувший хромом красный швейцарский нож с уже откинутым лезвием.
Тёма был уверен, что где-то тут Стёпка оставил ему письмо. Он водил лезвием по шероховатой поверхности камня. Папа, стоя над ним, комментировал:
– Мне не жалко ножика, хотя он, безусловно, пострадает от твоего бессмысленного занятия. Мне жалко только, что ты впустую тратишь время, а ведь его можно было бы с пользой употребить…
Тёма наугад надавил остриём над изображением таракана, и по поверхности камня пробежала ровная тончайшая трещина. Тёма надавил сильнее. Трещина стала шире, и верхняя часть ступеньки приподнялась, как крышка.
– Ни фига себе! – прервав свою назидательную речь, восхитился папа.
Он сел на корточки рядом с Тёмой. Они вдвоём приподняли крышку. Камень, много лет считавшийся монолитным, оказался шкатулкой, в которой лежала какая-то ржавая коробочка. Тёма аккуратно её вынул.
– Фантастика! – воскликнул папа.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
