Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– Когда мы на землю высадимся, после нас других только прогулка ожидает! – гордо воскликнул Машков, И подмигнул Марьянке… Девушка стояла за спиной Ермака, глядя на Ивана огромными голубыми глазищами, закусив с досады губу. В ладье по соседству, где был даже установлен походный алтарь, Вакула Васильевич вместе с новым своим дьяком затянули трогательный хорал. Ясно было, что казачий пастырь тоже пойдет в числе первых. О нем можно было думать все, что только душеньке угодно, но трусом отец Вакула никогда не был.
– Сегодня ночью на четырех ладьях высаживаетесь на землю, – приказал Ермак. – Из лодчонок соорудите что-то вроде крепости, и пока татары на вас наседать будут, мы чуть ниже по реке на берег высадимся.
Значит, Машкову выпало идти с командой смертников, отчаянных сорвиголов, которые должны оттянуть на себя все силы врага.
– Мы выстоим, – сказал отец Вакула Машкову, когда в сумерках они почти бесшумно гребли к берегу. – Бог оставил мне знак… только ты теперь знаешь об этом.
– Где? – недоверчиво спросил Машков.
– Да на левой ягодице! – торжественно ответил Вакула Васильевич. – Лупин мне в зеркала осколок показывал. Я точно прочитал, что на знаке том написано: МИР. И это у меня на заднице. МИР. Мы обязательно победим, братец.
Тихо высадились они на берег, четыре ладьи с восемью десятками казаков и одним лихим священником, Машков подумал о Марьянке, оставшейся с Ермаком, и перекрестился. Они подтащили ладьи к берегу, не обнаружив сопротивления и вообще не встретив никаких татар. А затем соорудили наспех из тех же лодок защитный вал. Выставили стражу, дали Ермаку знак – махнули маленьким факелом – и легли спать. Машков замотался в конскую попону и был почти счастлив, что Марьянки нет рядом.
Он уже совсем погрузился в сон. Как вдруг весь всколыхнулся. Кто-то царапался в попону, нашел дырочку и подлез к нему в тепло. Машков был настолько изумлен, что позабыл о том, что можно бы и закричать, тревогу поднять. Он просто подскочил, решив придушить безумного наглеца, и почувствовал бархатную кожу ног, обвившихся вокруг его тела.
– Марьянушка… – прошептал Иван. – Господи правый, да у меня сердце сейчас остановится!
– Я ж твоя жена… – тихонько отозвалась она, словно прорыдала. – Завтра, может, и не будет меня уже. Есть ли он у нас с тобой, этот новый день?
…Их счастье было абсолютным, счастье с патиной горечи на сосуде блаженства. Где-то невдалеке затаились опасные, жестокие воины сибирского хана Кучума, армия из десяти тысяч отчаянных голов, рядом с которыми тысяча казаков казалась жалкой горсткой. Следующее утро все решит – иль конец походу сибирскому положит, иль конец любви казачьей.
Они любили друг друга с нежностью, которой никто и никогда не ожидал от дикого Машкова. То, о чем он мечтал почти два года, стало наконец реальностью. Они крепко жались друг к другу, желая так, вместе, рядом и умереть в предстоящем бою. Уйти в смерть, любя, ибо не было у них иного пути.
Вечные просьбы Лупина бежать прочь за Пояс Каменный, скрыться на бескрайних просторах российских, так и остались не услышаны ими. Четыре лодочки, за которыми лежали они, вряд ли помогут сдержать наплыв орды татарской, когда желтолицые всадники, словно волна морская, нахлынут на берег. Восемьдесят казаков и один поп против тысяч четырех татар – об этом даже и думать не хотелось!
Они лежали, крепко обнявшись, муж и жена. Первые люди в бескрайней Вселенной.
Спал Вакула Васильевич Кулаков, подложив под голову хоругвь; бородатое лицо поповское прижималось крепко к лицу Христа в терновом венце. Сегодня им не о чем было спорить друг с другом…
Не спал в ту ночь на ладье своей только Ермак. Он вглядывался в степной простор и далекие лагерные огни татарские, и чем дольше раздумывал атаман о плане предстоящей битвы, тем болезненней сжималось его сердце, особенно когда он думал о друге своем верном, Машкове. Что делать тут? – вновь и вновь мучался Ермак неразрешимым вопросом. Пожертвовать восемью десятками преданных людей, чтобы спасти жизни сотням? Или тут же броситься всей силой на берег, оттянув врага на себя?
Александр Григорьевич Лупин перебрался на ладью к Ермаку. Присел рядышком с атаманом. Вокруг лежали на плотах и ладьях казаки, спали или так же, как атаман, беспокойно поглядывали на берег. Казак никогда труса не праздновал, но думать-то и казаку не воспретишь! И кто умел из них худо-бедно считать, тому сердце, словно клещами железными, сжимало: десять тысяч конных воинов против тысячи безлошадных казаков! Тут молитвы поповские не помогут, что бы ни говорили длиннорясые о воле Христовой…
Был бы у Господа меч, чтоб татар по головам молотить…
Отцы никогда не перестают думать о своих детях. Вот и Лупин не переставал, когда спросил у атамана казачьей ватаги:
– Где Борька-то? Куда сховался парень, а, Ермак?
– Не знаю, – мрачно отозвался Ермак. – Когда я с сотниками разговаривал, в ладье смирно сидел он. А сейчас словно волной смыло!
– Значит, он с Машковым на берег высадился, – в ужасе ахнул Лупин. – Ермак Тимофеевич, он с ними утек…
– Невозможно! Я же был на тех ладьях, с каждым из «лыцарей» попрощался. Борьки там не было.
– Значит, он вслед за ними поплыл!
– Но лодки-то все на месте!
Лупин прижал кулак к дико бьющемуся сердцу.
– А он вплавь через Тобол. Ермак Тимофеевич, Борька – пловец знатный. Он… он мне сам рассказывал. Дескать, в Новом Опочкове своем часто до песчаных балок доплывал и там рыбу из реки чуть ли не руками ловил!
– Да я его высечь за проказы велю! – воскликнул Ермак, задыхаясь от возмущения. – У него приказ был при мне оставаться! Я непослушания такого не потерплю.
– Завтра тебе придется его изрубленное тело сечь, – проворчал Лупин, с трудом сдерживая рыдания, подступавшие к горлу. – Или что там от него вообще останется? Сам-то посуди!
Ермак молчал. Только желваками на скулах поигрывал. «Машков, Борька… Я потерял их, – горько подумал он. И сжал кулаки так, что костяшки на пальцах побелели. – Лупин все верно понял: паренек вплавь через Тобол пустился, чтобы с другом рядом смерть принять. Такое непослушание и такая смелость – что тут скажешь?»
– Возвращайся на свою ладью, старик, – задумчиво произнес Ермак. – Завтра тебе за нас молиться придется. Может быть, я еще изменю свой план. Да скажи пушкарям немецким, пусть наготове будут. Возможно, нам с ними еще ночью на берег высаживаться придется. Если мы и победим, то только с помощью «грома небесного», как татары пушки наши величают.
Лупин кивнул, едва сдерживаясь, чтоб не обнять Ермака и не расцеловать его в порыве чисто отцовской благодарности… но сдержался на счастье, перебрался на «церковную» ладью и отправил посыльного, чтоб будил ливонских пушкарей.
А Ермак один в маленькой лодчонке отплыл прочь в темноту, правя к берегу, где затаились восемьдесят смертников. Он хотел еще раз поговорить с Машковым прежде, чем солнце на востоке проснется.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
