Матиас сел за стол и открыл конверт с фальшивыми документами. Теперь его имя Матиас Грюнбах, бельгиец, уроженец Рарена[89]. Придется придумывать новую историю, новое прошлое, а Матиас устал таскать за собой двойников, как надоедливых четвероюродных кузенов, с которыми приходится проводить каникулы.
Несколько месяцев назад, очнувшись после ранения, он начал путаться в своих многочисленных жизнях, смешивая реальность и вымысел. Да какая, к черту, разница, если все это время его судьбой руководила ложь! Разгульные предвоенные годы в Берлине казались теперь не более реальными, чем все выдуманные жизни и образы на вечер или несколько месяцев. Он встал, подошел к окну и мысленно рассмеялся, увидев свое отражение в стекле. Волосы отросли, черная краска слиняла, и к ним вернулся натуральный средне-русый, с медным отливом, цвет. Матиас подумал, что выглядит сейчас как мальчик из хора, и в таком виде Дэн ни за что бы его не разоблачил. И, возможно, остался бы жив. Как же глупо все вышло… Он выдохнул дым, и стекло запотело.
Матиас взял блокнот Жюля. Все это его больше не касается. У Рене своя жизнь, у него своя. Он протянул руку к огню, отдернул ее, положил блокнот на стол, открыл и начал читать. Глаза задержались на одном слове: Ребека. Жюль написал имя через одну букву «к». Матиас захлопнул книжечку. Решено, через неделю его здесь не будет.
День был серым и прохладным. Легкий туман окутывал деревья, размывая их очертания, совсем как зимой. Рене и Матиас ели пирог, который принесла девочка. Филибер должен был вернуться за ней через пару часов. Узнав, что Матиас хочет ее видеть, она обрадовалась, надела новое красное платье, а он сидит, молча жует и хмурится.
– Давай, скажи, что вкусно.
Матиас улыбнулся:
– Вкусно.
Рене изменилась. Выросла. Девочка вела себя очень естественно, но отстраненно, и это сбивало Матиаса с толку. Черные, с синеватым отливом волосы, подхваченные красной бархатной лентой, свободными волнами падали на спину. Она держалась очень прямо, смотрела, как он ест, и в ее взгляде была ирония.
– Ты не очень тут скучал?
Его удивил веселый тон Рене: она не выглядела ни расстроенной, ни мрачной.
– Нет.
Рене знала, что это неправда. Он уйдет. Один. Матиас позвал ее, чтобы сказать это. Девочка неделями ждала, чтобы он подал знак, каждый час, каждую минуту думала только о нем. И как-то вечером, за ужином, вдруг осознала, что ее мысли были заняты им не весь день. Жизнь стала полной и простой, как прежде, она подготовилась к уходу Матиаса, приняла решение не навещать его в хижине, интуитивно понимая, что продолжает плести связующую их нить. Разлука может оживить чувства, заставить Матиаса тосковать по ней. Она смотрела, как он ест пирог, и понимала, что не ошиблась.
Ее немец изменился. Глаза утратили блеск, уголки губ опустились, делая его похожим на капризного мальчишку. Он набрал вес, стал двигаться не так грациозно. На ферме Паке Рене видела журнал с фотографией тигра в зоопарке. Хищник лежал в тесной клетке и устало смотрел на фотографа чудными оранжевыми глазами. Она подошла к Матиасу и положила руку ему на плечо.
– Все будет в порядке. Когда ты уходишь?
Матиас подавился крошкой и закашлялся. Девочка постучала ему по спине, но это не помогло – пришлось выпить воды. Рене решила облегчить ему жизнь, не хотела, чтобы неспособность выговорить то, что следовало сказать, омрачила их последние мгновения. Он ответил, отведя взгляд:
– Дня через два или три.
Они решили прогуляться по лесу. Время у них было – Филибер появится только через час. Рене шла первой, не оглядываясь, и вдруг остановилась, чтобы сорвать цветок. Матиасу показалось, что он вернулся назад, в стылое декабрьское утро, тишину которого нарушали взрывы и карканье ворон. Он целился Рене в спину, потом она обернулась, подняла глаза, и он замер, не в силах выстрелить. Его словно парализовало, и только внутри все дрожало, он чувствовал, что падает с головокружительной высоты. Так бывает, когда человеку снится падение и он просыпается в самый последний момент, перед тем как разбиться. Матиас встряхнулся, а девочка все так же смотрела на него черными блестящими, как китайский лак, глазами, и взгляд этих жгучих глаз был спокоен. Он почти физически ощущал ток крови в сердце, венах и мышцах ребенка, видел, как стынет на морозе каждый выдох ее алых губ. От Рене исходило нечто несказанное, какое-то сверхъестественное и могущественное присутствие. Она – сама жизнь, и она смотрит на него так, как будто узнаёт, так, словно ждала его.
Не он решил не убивать Рене – она. В это мгновение он душой и телом принадлежал еврейской девочке в потертом пальтишке и дырявых ботинках, малышке с дерзким взглядом и статью королевы. Матиас не испытал сочувствия или порыва доброты. Он бы хладнокровно убил любого другого ребенка, но в Рене выстрелить не смог. Этот жест не обеспечил ему искупления, ни от чего не спас, но изменил необратимо.
Эпилог
«Аркадия» уже неделю плыла в Галифакс. Погода хмурилась, море штормило. Второй помощник капитана Дэвид Джонс, крепкий жизнерадостный валлиец лет пятидесяти, курил на задней палубе. Ему иногда удавалось перекинуться парой слов с бельгийцем, одним из немногочисленных пассажиров торгового судна. Джонса снедало любопытство. Страны по ту сторону Атлантики еще не открыли свои порты для иммигрантов, как же этот человек убедил капитана взять его на борт? Загадка… По его словам, он до войны был траппером и теперь возвращается в далекий морозный край – залив Джеймс. Может, и так. Странный тип. Кроме французского, хорошо говорит по-английски, но выглядит как пришелец со звезд и вроде бы умеет читать мысли.
Если бельгиец не в настроении и не желает общаться, он смотрит на вас странными светлыми глазами, так что дрожь пробирает, и вы оказываетесь на другом конце корабля. Дэвид так далеко уходить не стал, задержался у толстой двери, ведущей с палубы в коридор. Пассажир курил, облокотясь на леер. Когда дверь заскрипела, он обернулся, и его лицо просветлело. Второй помощник не видел, кто появился на пороге, но готов был поставить двадцать монет, что это девочка. Только она способна заставить так улыбаться загадочного охотника. Тонкий силуэт, гордая посадка головы, черные волосы развеваются на ветру. Бельгиец сказал, что она его дочь, и документы предъявил, но это брехня. Матросы держатся от странной парочки на расстоянии, но Дэвиду и капитану нравится их компания, хотя общаться или нет, решает траппер. Второй помощник не знает, что связывает этих двоих. Они не похожи, но в них есть нечто общее, этакая животная дрожь, свирепая энергия, редко встречающаяся в людях. Однажды Дэвид спросил, как они пережили войну, мужчина пожал плечами и ответил: «Какая разница? Сегодня мы живы».
