Благодаря умелой помощи мне удалось получить визы вовремя. Получив последнюю визу, я вечером пригласила на ужин в шанхайский ресторан «Лао Чжэн Син» Мудзу, Питера и издателя Керри. Уж не знаю, почему, но тем вечером на улице какие-то люди устроили фейерверк. Взрывы петард следовали один за другим, и запах серы проникал в помещение ресторана. Я невольно вспомнила о Китае. Эти взрывы и запахи, обрывки ярко-красной бумаги с золотистой фольгой, усеявшие землю, — все было до боли знакомым, как воспоминания далекого детства. Можно быть каким угодно стильным и продвинутым, играть в видеоигры, слушать хип-хоп, пить кока-колу и носить «Адидас», но как только вашего слуха коснутся привычные, родные звуки взрывающихся хлопушек и петард, вы невольно откликаетесь на этот зов, словно в душе кто-то тронул заветную струну, потому что любовь к Китаю у вас в крови.
Я смотрела на сидевших за столом, и в душе у меня поднималось странное, щемящее чувство. Мне вдруг показалось, что ужин закончится, и я распрощаюсь с этими тремя людьми навеки.
Я заплатила по счету и пошла вслед за Мудзу в туалет. Неслышно вошла следом, так, что он вздрогнул от неожиданности. Закрыла дверь на замок, подошла к Мудзу, крепко обхватила его голову руками и начала целовать его так сильно и страстно, словно внезапно налетевший ураган. Потом так же резко открыла дверь и вышла. И когда у себя за спиной услышала его смех, и сама расхохоталась.
Перед самым моим отлетом в Испанию произошло несколько удивительных событий. Из Атланты в Нью-Йорк приехала бывшая жена Мудзу, еврейка по национальности; привезла с собой сына и дочь, чтобы навестить тяжело больного отца. И по неведомой прихоти вдруг позвонила Мудзу.
В это, время я как раз делала себе косметическую маску из целебной грязи Мертвого моря и, как была, с перемазанным лицом, выбежала из ванной к телефону. Когда я сняла трубку, мы обе растерялись от неожиданности.
— Привет, это Китти, — раздался ребячливый, чуть запинающийся голос.
— О, привет, я Коко! — засохшая маска стянула кожу на моем лице, и я с трудом открывала рот.
— Я бывшая жена Мудзу Миянага… Только что приехала в Нью-Йорк и хотела узнать, как он поживает.
— Хорошо, я передам, что вы звонили, — объясняться не было никакого смысла: и так было ясно, что я его нынешняя подружка.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности.
Держась обеими руками за черные от грязевой маски, затвердевшие, как камень, щеки, я размышляла о том, с какой стати бывшая супруга Мудзу вдруг вздумала ему позвонить. И быстро решила выбросить ее из головы. Если вы не думаете и не беспокоитесь о какой-то вещи или о человеке, она (или он) перестают для вас существовать. И наоборот, чем больше внимания вы ей (ему) уделяете, чем больше страха и беспокойства испытываете, тем в менее выгодном положении оказываетесь.
Итак, я решила забыть об этом случае и не собиралась передавать Мудзу привет от его бывшей женушки. Но когда он вернулся с работы, я не удержалась и рассказала ему о звонке. Было очень любопытно, как он отреагирует.
От удивления Мудзу вопросительно поднял брови и широко раскрыл глаза.
— Китти в Нью-Йорке? — переспросил он недоверчиво. Услышав, каким тоном он произнес ее имя, я вновь ощутила тот противный, почти забытый металлический привкус на кончике языка.
— Она оставила номер телефона?
— Можешь сам посмотреть, — ответила я, с деланно равнодушным видом направляясь на кухню.
За спиной раздались негромкие тональные звуковые сигналы — Мудзу нажимал на кнопки телефонного аппарата, перебирая номера входящих звонков.
— Нашел. Думаю, это тот самый телефон. — В его голосе слышалось явное волнение. Он совершенно не умел притворяться. Временами я даже жалела, что мне попался такой открытый человек. Иногда хотелось, чтобы он не был столь уж непосредственным, вел бы себя чуть загадочнее, умел заинтриговать.
Умирающему отцу Китти неожиданно полегчало. И вот настал теплый весенний вечер, когда — Мудзу и Китти условились об этом по телефону — нам втроем предстояло встретиться в «Старбакс». С моей точки зрения, ситуация была нелепой, но Мудзу твердо решил взять меня с собой. И хотя пригласил меня именно он, по мере приближения дня предстоящей встречи он все больше нервничал, вспоминая о моей ревности.
По дороге в кафе он, не переставая, спрашивал меня:
— Ты ведь понимаешь, что между мной и Китти все кончено, правда?
Она опоздала на полчаса и не привела детей, хотя и обещала. Китти была одета в темно-зеленый костюм, на голове — шарф с цветочным рисунком, на носу — солнечные очки с довольно светлыми стеклами. Внешне она напоминала сочное зеленое растение и, судя по поведению, немного нервничала.
Они с Мудзу обнялись, а затем она пожала мне руку.
— О боже, ты выглядишь просто великолепно! — Китти уселась напротив Мудзу, сняла с головы шарф, но осталась в очках.
— Ты тоже, — Мудзу смущенно улыбался и явно чувствовал себя не в своей тарелке, потому что едва не опрокинул кофейную чашку.
Было очевидно, что мое присутствие смущает обоих. Что до меня, то я и не подозревала, что бывшая жена Мудзу красива, как кинозвезда, и что грудь у нее размера на три больше моей.
И тут оба ударились в воспоминания. Чтобы я не чувствовала себя неловко, Мудзу время от времени обращался ко мне с каким-нибудь восклицанием, вроде:
— Коко, знаешь, ведь Китти когда-то была победительницей чемпионата США по вращению обруча. В то время у нее была просто осиная талия, можно было обхватить двумя ладонями.
Или:
— Знаешь, Коко, однажды мать Китти написала ей письмо, где просила мне передать, что в следующий раз, когда я приду на ужин в нормальную американскую семью, мне не следует сморкаться в столовую салфетку, а лучше брать бумажный носовой платок.
И постепенно у меня сложилось впечатление, что брак Мудзу был не таким уж плохим. Чтобы вступить в этот «благополучный» брак с еврейкой, Мудзу пошел против воли консервативно настроенных родителей и практически был изгнан из семьи. Его до сих пор не допускали к участию в семейном бизнесе.
Я была угнетена и все больше и больше чувствовала себя чужой. Мудзу позволил Китти превратить нашу встречу в вечер семейных воспоминаний. Брак и любовь — совершенно разные вещи. Поэтому, когда бывшая жена вдруг появляется на горизонте, опыт совместной жизни вселяет в нее уверенность и дает иллюзию власти над мужем, пусть и бывшим. Китти восседала напротив меня, как живой памятник нерушимости брака.
Уж и не знаю, как это случилось, но, расчувствовавшись, как раз перед расставанием, Китти ни с того ни с сего пообещала, что непременно как-нибудь заедет к нам домой вместе с детьми перед возвращением в Атланту и приготовит ужин.
Я была бессильна что-либо изменить: со дня на день бывшая жена Мудзу должна была заявиться на нашу огромную кухню и непременно снова продемонстрировать мою хозяйственную несостоятельность, а мне оставалось только ждать.
