— Я не прошу тебя выйти за меня замуж, я знаю, это невозможно. Прошу только: помни, в любую минуту я есть… помочь.
Кровь ещё бьётся в голове… но то, что Виктор знает мою болезнь, и то, что он обозначил её словами… меняет всё: панцирь мой, звеня, распадается обломками.
Он стоит передо мной, большой, красный, и моргает.
На его плечах — тот же груз, что и на моих.
— Ты любишь мою маму, — говорит он запинаясь. — Я похож на неё.
И то, что Виктор как бы поделил надвое мою ношу и взял себе половину её, и то, что он сломал мой панцирь, даёт мне возможность дышать. Я дышу — впервые с того часа, как услышала Дениса.
Виктор борется с собой: сказать или не сказать. Мне всё равно, скажет он или не скажет, всё, что касалось меня, он сказал. Но то, что он говорит, подкидывает меня с места:
— Сегодня твоя мама сказала Денису: «Ты убил меня, ты лишил меня дочери. Не смей никогда на километр подходить ко мне». Каждое слово ясно слышал. Я должен был понять, что случилось.
— А он?!
— Побежал из школы прочь. Ты, надо думать, услышала то, что он говорил матери о своих чувствах…
— Витя, Витенька, беги к нему, ищи его… в овраге — он там гулял с Бегом, он может быть и на насыпи. Пусть он живёт. — Мои слова трясут меня электричеством, оказывается, я трясу Виктора за плечи. — Витя, спаси его. Пожалуйста, спаси, я знаю его…
— Я тоже, думаю, знаю его, он — сильный человек, он справится.
— Нет. Он эмоциональный. Ты не знаешь его. Откуда ты знаешь его?
— Он — мой близкий друг.
— Что-о?
— Когда я влюбился в тебя, я стал за тобой следить. Ты чуть не каждый день бегала в биологический кружок, и я вычислил: не за матерью же…
— Почему не за матерью? Мы с ней не могли говорить дома.
— И во время занятий кружка не могли.
— Я могла слушать её.
— Врёшь. Ты ходила туда из-за него тоже. И я решил понять, что в нём такого… необычного. Сначала он злил меня. Шпендрик, а все носятся с ним. В первый раз я подошёл к нему, когда ему купили собаку. Мы вместе кормили Бега, вместе гуляли…
— Я никогда не видела тебя рядом с ним.
— Что я, дурак, по-твоему? Ты не видела меня и тогда, когда в течение многих лет сидела на своей насыпи под дождём. Думаешь, я случайно оказался там? Так вот, скоро я понял, Денис — блажной, тронутый, часами рассказывал мне о зверях и растениях.
— Как же ты, друг Дениса, зная его, мог так… со мной…
— Сопляк, младше на год, а отнимает тебя… И я — помойка для его излияний. Решил отомстить и ему, и тебе. Он болтал мне о своих планах: жизнь посвятит биологии… а я наливался ненавистью к нему и к тебе, почему ты видишь его, а не видишь меня. Я был злой, — повторил Виктор горестно. — Я был гадкий. То, что я сделал с тобой, — Виктор поморщился, — не сразу отрезвило меня. Отрезвил меня Денис. Всё столкнулось вместе. Уволили твою мать. Денис прибежал ко мне: спасай! Мама помчалась к Велику. Не получилось. Когда погибли звери, я тоже думал, он не будет жить. Я пас его, брёл следом, не ходил на уроки, как и он. Там же, где тебя, сторожил на насыпи его, Сталкивался с ним лицом к лицу, вызывал на откровенность. Я заставлял его повторять всё снова и снова, мне мама говорила, когда плохо, надо выговариваться и выплакиваться. Я знаю, я помог ему. А потом он дёрнул за тобой. Вот тут я чуть с ума не сошёл. Я-то думал, он тебя в упор не видит, я был уверен, он в твою мать… — Виктор запнулся. — Я уже любил его. Я уже знал его. Он уже был мой друг. Я догнал его, когда он, журавль с рюкзаком, шёл к поезду. И я думал — убью его. Накануне он сказал мне: «Мне нужно вернуть Полю сюда во что бы то ни стало!» Когда я возник перед ним, он от неожиданности отпрянул: «Ты чего? Ведь мы попрощались!» Я кипел, как чайник, даже, мне кажется, булькал. И я выбулькал: «Зачем… Полю… сюда? Зачем уходишь?» Он ничего не заподозрил, он думал, я пекусь о нём, и так мягко, знаешь, говорит: «Не волнуйся ты так. Мария Евсеевна больна, Мария Евсеевна измучена, ей нужна помощь, её нужно спасти». Я хлопнул его изо всех сил по плечу: мол, дуй, пусть ляжет путь…
— Ты пишешь стихи? — спросила я неожиданно для себя. — Или рассказы?
Он вытаращил глаза.
— Ты чего это? С чего взяла?
— Речь у тебя… временами странная: «пусть ляжет путь». Так говорят поэты… — Теперь я булькаю, как чайник, ожогом саднит в груди, я плещусь кипятком. Я ненавижу Виктора и готова хватить его тяжёлым предметом по башке. Повторяются прозрачные слова Дениса: он хочет вернуть меня в помощь маме.
— Да, я пишу стихи. И я послал их на конкурс в Литинститут.
На удивление нет сил.
— Может, ты и друг Денису… может, враг… может, тебе и кажется, что ты знаешь его… только иди скорее, прошу тебя, найди его. Я чувствую, я знаю, он может что-то сделать с собой. Пожалуйста.
Денис обманул меня, вселил в меня надежду. Он — лицемер. Он не сказал мне правды. Он сказал мне: «Я буду там, где будешь ты», а должен был сказать: «Я буду там, где будете вы, Мария Евсеевна и ты».
— Пожалуйста, Витя. Ты, сам говоришь, любишь Дениса. Помоги.
— А ты пока уедешь…
— Нет, я дождусь тебя.
Виктор ушёл. А я едва доползла до голубой комнаты и упала на постель.
Сплю не сплю… Денис — впереди, я — за ним.
Голос мамы:
— Она уехала? Вот она пишет в письме…
— Поезд — в четыре, билеты у меня, она не могла уйти без вещей.
Они обе буквально врываются в комнату.
— Доченька! — зовёт меня мама.
— Доченька! — зовёт Ангелина Сысоевна. — Тебе опять плохо? Что с тобой случил ось без меня? Я принесла вещи.
Сажусь в кровати. Приснившийся мне Денис уплывает, я могла бы удержать его, если бы не мама…
Мама давит себе грудь — сейчас начнётся приступ.
Я жду Виктора.
— Пожалуйста, Ангелина Сысоевна, сдайте билет, — говорю, едва шевеля языком и губами. — Неловко, я загоняла вас, но деньги пропадут. Я никуда не еду.
— Слава Богу, — шепчет мама. — Спасибо, доченька.
Она ещё не знает, что с Денисом может случиться беда.
— Слава Богу, — говорит Ангелина Сысоевна.
Мама давит грудь.
— Пожалуйста, мама, пойди отдохни. Тебе очень нужно скорее поспать, хотя бы пару часов. И я хочу спать. Посплю и приду домой. Я же никуда не уезжаю. Остаюсь. Мне только нужно поспать. Я не могу сейчас идти. Я посплю здесь и приду, как только проснусь.
— Ты не обманываешь меня? Можно, я возьму твои вещи домой?
— Можно. Возьми мои вещи. Ничего не готовь, ляг.
— Что случилось? — спрашивает Ангелина Сысоевна, как только мама уходит. — Я вижу, что-то случилось.
