И сердце радостно забьется В восторге чувств… Не для меня…
Все же усаживаюсь, отказавшись от выпивки. Предварительно нахлобучив фуражку на вешалку к «коллегам». Возмущение постепенно стихает. Шахматисты вновь углубляются в партию, разговор переходит к завтрашним учениям:
– Четвертые стрельбы за весь поход!.. И что я, не более двух выстрелов сделаю из орудия!
– Снаряды экономим, настреляетесь еще по японцам! Дадим хоть малым калибрам вдоволь порадоваться, Николай Ильич!
– Если бы так… На прошлых стрельбах – лишь по десять залпов каждой батареей… Прислуга пороху не понюхала!..
Шахматисты в другом углу, потеряв ко мне интерес, опять склонились над партией:
– А как вам слон на Е – пять?..
– Бесподобно! Тогда держите: шах!..
Пользуясь затишьем, оглядываюсь вокруг. В углу блестит лаком черное фортепиано, рядом карточный столик наподобие журнального. В отражении большого настенного зеркала в резной оправе наблюдаю себя в окружении собеседников. Расстегиваю верхнюю пуговицу кителя – жара! На стенах полки с какими-то сувенирами, под потолком множество портретов. Присматриваюсь: вездесущий Николай с бородой, что естественно. С соседнего смотрит именинник корабля, сам Александр Васильевич. Известная репродукция, точно такая популярна и в наше время… Следом несколько незнакомых лиц, Ушаков рядом с Нахимовым… Четыре больших окна в дальнем конце. Если смотреть снаружи, те находятся прямо над винтами, видел их на братских броненосцах. Даже какая-то дверь, как на балкон… Из размышлений выводит горячая реплика:
– …Проще простого! Того никогда не сунется в открытое сражение, а коль хватит ума – сурово поплатится за безрассудство! Войну на море мы уже выиграли, доведя эскадру до Владивостока… – Фомин, что командовал погрузкой на «Корее», горячо жестикулирует в подтверждение сказанного.
Э-э-э, брат, как тут у вас все запущено… Выиграли, говоришь? Во Владике себя видите?..
Словно в ответ моим мыслям, кто-то вставляет реплику:
– Господа, никто не знает, как во Владивостоке с… дамами?..
Дружный хохот заставляет отвлечься даже шахматистов:
– Могу посодействовать с адресом известного заведения!..
– А вы откуда имеете?.. Бывали?
Вновь взрыв беспечного смеха.
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки… Как отвратительно… в России… по утрам!.. Ощущение, что провалился не в прошлое, а в вылизанное кино одного известного режиссера… Тьфу!..
Еще раз обвожу взглядом присутствующих: веселые, расслабленные, без тени серьезности лица. Самой большой проблемой которых является снятие обшивки в каютах и вынос мебели… Похмелье, как я понимаю, должно случиться совсем скоро, не пройдет и недели. Страшное, смертное похмелье…
Покидая кают-компанию через час, я нахожусь в совершенно растрепанных чувствах: какое, к черту, сражение, если даже в офицерской среде царит такая расхлябанность? Граничащая с безалаберностью? Быть может, здесь всегда так и это я чего-то недопонимаю?
Выхожу на палубу и останавливаюсь, с наслаждением подставляя лицо соленому ветру: После прокуренной каюты – неземное блаженство! Нагнувшись, опираюсь руками на леера… Море напоминает диковинный город с причудливо освещенными зданиями: цветные огни кораблей со вспышками семафоров, яркие полосы прожекторов, беспорядочно шарящие по воде… Откуда-то издали доносится заунывный пароходный гудок. Одинокий и жалобный, как рев доисторического, всеми покинутого ящера…
В моем понимании корабль в преддверии боя должен жить единым, слаженным, надежно тикающим механизмом! Чтобы в нужную минуту распрямиться всей силой пружин, выдав всю энергию, на которую способен. Здесь же… Мордобой, повсеместная физическая усталость, моральная измотанность от долгого похода… Беспечные строевые офицеры, думающие о портовых девочках. Пьянство матросов, нарушения дисциплины. Никакой подготовки к возможному сражению! И, главное, слепая, ни на чем не основанная уверенность в своих силах. Складывается ощущение, что война для экипажа уже выиграна, дело лишь за малым: торжественно подписать капитуляцию. В Токио, во дворце императора… Если до моего появления именно так считал Рожественский, то… Браво, Зиновий Петрович. Вам отлично удалось передать настроения эскадре. Похоже, что всей, без исключения.
Гребной баркас почти неслышно проходит вдоль борта. Что там, совещание уже закончилось? Прохожу немного по палубе – ан нет. Возле корабля различима огромная масса на воде, катера еще тут. А это кто тогда? Телеграфист Демчинский рыщет? В поисках радиосигналов?
– С «Бедового», прими конец!
Да, да… Совещание командиров миноносцев состоится в десять.
День был не из легких, и глаза начинают слипаться: «Пойду-ка я… В каюту». – Чуть было не подумал: «К себе»… К несчастному Матавкину, которого вынужден пытать своим присутствием! Нет, я не эгоист, конечно… Однако идти «почивать въ лазаретъ» мне совсем не хочется… Я осторожно спускаюсь вниз, в темноте нащупывая ногой ступени. У Матавкина веселее и уютней. Надеюсь, он того же мнения! Преодолев пару коридоров, неслышно открываю знакомую дверь.
