— А я говорю — прекратить! Немедленно!
— Да пошел ты! — тут же отозвалась толпа злым, уверенным эхом.
— Ты нам не начальник! И не тебе нам правилку устраивать!
И тогда он, сделав полуоборот к шеренге танкистов, стоявших на изготовку, скомандовал:
— Отделение, заряжай!
Клацнули затворы. Толпа сразу затихла. Заводилы втянули головы в плечи. Те, кто успел чем-то разжиться, молча запихивали трофеи за пазуху.
— А теперь слушай мою команду! — Воронцов стоял против них, не снимая с плеча винтовки. Он знал, что Нелюбин и Смирнов рядом и что они готовы открыть огонь при первой же попытке приблизиться к нему. — В одну шеренгу — стройсь!
Бойцы быстро построились.
— Все награбленное сложить перед собой! Все до последней спички! Повторять не буду. Не выполнившие приказ будут расстреляны как мародеры, запятнавшие честь Красной Армии в боевой обстановке. Даю минуту!
На землю полетели кйтели, пилотки, штаны, разные мелкие предметы. Труднее всего расставались с сапогами.
— У кого нет сапог, выйти из строя.
Вышли двое, артиллерист и пехотинец. Обутые в опорки, они переминались с ноги на ногу, посматривали на ворох одежды и обуви, сваленной перед строем.
— Подберите себе по ноге. Свое отдайте пленным.
Воронцов внимательно осмотрел шеренгу.
— Вы и вы, — указал он на двоих бойцов. У одного из них гимнастерка была разорвана на спине, не хватало одного рукава, на другом, кроме замызганной нательной рубахи, ничего и вовсе не было.
— Возьмите себе то, что подойдет. Остальное — вернуть, — приказал он одному из них. — А вы зашейте свою гимнастерку. Ее еще можно носить. При первой же возможности что-нибудь вам подберем.
Когда обутые и одетые снова заняли место в строю и немцы разобрали остатки своей одежды и обуви, Воронцов сказал:
— Если кто не желает идти с отрядом или сомневается во мне и своих непосредственных командирах, выйти из строя! Не бойтесь, мстить вам никто не будет. Я не позволю. Выйти и сложить оружие. И можете идти куда хотите. Хоть снова в плен.
— Нет, командир, кто в плен хотел, там остались, на дороге, — отозвался один из бойцов, который больше всех кричал во время бузы.
— Ваша фамилия? — Воронцов посмотрел на бойца. Ростом тот был не ниже, но постарше и пошире в плечах. На голове грязная повязка. Взгляд решительный, нагловатый. Такие хорошо держатся в бою.
— Рядовой Дюбин, — представился тот и сделал шаг вперед.
— Рядовой Дюбин, вы своей несознательностью только что поставили весь отряд под угрозу гибели. Другого такого случая быть не должно. И не будет. С этой минуты мы — боевое подразделение. Под ружьем я вас через фронт не поведу. Назад теперь тоже дороги нет. У кого есть возражения или заявления?
— Есть заявление! — поднял руку боец небольшого роста. Он где-то еще в лесу, до стычки на дороге, подобрал каску и теперь ходил в ней. Каска казалась большой и сидела на голове бойца как гриб. Под ремешком торчал острый подбородок.
— Говорите.
— Когда кормежка будет?
— Будет кормежка, ребята. Будет. Углубимся в лес, найдем удобное место и остановимся. Нужно помыться, перевязать раненых и приготовить еду. Продукты у нас есть. Нет только подходящего котла.
— Я свою посудину отдаю. Для общества мне ничего не жалко. — И боец ловко, одним движением снял каску.
Шеренга засмеялась. Танкисты опустили винтовки.
— Ну вот, Курсант, взвод наш и сформирован. — И младший лейтенант Нелюбин похлопал Воронцова по плечу.
— Пора выступать?
— Пора. Пока не хватились, уйти надо подальше.
— Взвод! Слушай мою команду! Шагом марш!
И только что сформированный взвод курсанта Воронцова начал свой марш. Никто из них еще не знал, что ждет их впереди.
Глава десятая
Ранним утром в начале сентября командир 5-й танковой дивизии[1] 46-го танкового корпуса 4-й полевой армии группы армий «Центр» генерал-майор Фейн, воспользовавшись затишьем, установившимся на фронте, наконец-то выбрался в лес на охоту. Он отдал необходимые распоряжения, исполнение обязанностей командира дивизии на время своего отсутствия возложил на начальника штаба, в группу сопровождения приказал включить опытного радиста с рацией. Он оттолкнул от себя все обстоятельства, все возможные последствия своего решения, потому что только так на несколько часов можно было что-то изменить в своей жизни и стать не генералом и командиром нескольких тысяч своих солдат и офицеров, а просто господином Густавом Фейном, охотником в русском лесу. Которому хочется побродить по перелескам и лесным полянам и подстрелить парочку тетеревов. Кто знает, думал генерал, возможно, если дела так пойдут дальше, и русские, непрерывно атакуя, будут вводить в дело новые и новые дивизии, эти края придется вскоре покинуть. А туристом после войны он сюда уже вряд ли попадет.
Сопровождали генерала Фейна во время его прогулки по русскому лесу Радовский и здешний егерь Еким.
Когда-то, лет тридцать назад, когда все в этом мире было иным, отец Екима служил псарем у помещика Алексея Георгиевича Радовского и играл в «чижика» и лапту со своим сверстником и сыном того самого «пана Радовского», как звали старого усадебника здешние мужики, Георгием Радовским. Многое с тех пор изменилось. Особенно люди. Но одно осталось прежним — леса. Еким их знал как никто другой. Радовский отыскал его еще зимой. Еким жил в соседней с усадьбой деревне. Давно женился. Жену выбрал из здешних красавиц. Старшему его сыну было уже пятнадцать лет.
