Книга На льду - Камилла Гребе

Месяцем ранее

Я лежу в постели и слушаю ветер за окном. Сколько бы одеял я на себя ни натянула, никак не могу согреться. Холод продирает до костей. Он словно поселился без спросу у меня в теле и отказывается уходить.

Я долго его искала. Надеялась, что он спрятался где-то. Животные же так иногда делают? Но его нигде не было. Он словно испарился, провалился в черную землю под кустами во дворе. Или, что еще хуже, погиб в мощном потоке машин на Вальхалавэген. Он же домашний кот и не знает, как опасны машины.

Кто стоит за его исчезновением? Он забрал мои деньги, мою картину, а теперь и Сигге – мое самое главное сокровище. Единственное, что у меня оставалось. Теперь у меня больше нечего брать. Ничего больше не осталось.

Меня знобит. Пальцы окоченели от холода. Все руки в царапинах от веток, оставшихся от поисков в кустах. Во рту вкус железа. Слезы жгут глаза. И одновременно я чувствую освобождение. Мне больше нечего терять. В эпицентре урагана всегда есть спокойствие. Самое худшее уже произошло. Больше ничего не может случиться. Если это может служить утешением. Это чувство мне знакомо. Я уже сталкивалась с ним раньше. То, что случилось со мной сейчас, напоминает мне историю со Спиком. Йеспер открыл дверь в мое прошлое – дверь, которую я столько лет старалась держать закрытой.

Под конец я понимаю, что уснуть мне сегодня не удастся. Я встаю, надеваю шерстяную кофту и вязаные носки и сажусь за стол. Отодвигаю в сторону учебники, достаю чистый лист бумаги из ящика и начинаю писать. Я объясняю, что я чувствую, что я по-прежнему люблю его, хотя он исчез без объяснений, что кое-что случилось и что нам надо поговорить.

Обдумываю написанное и продолжаю. Рассказываю о ребенке, о том, что я не решила, сохранить его или нет. Пишу, что не жду от него поддержки и признания ребенка, но что мне нужна помощь и что он тоже несет ответственность за ребенка. Я пишу адрес главного офиса, его имя и добавляю «Приватно».

Возвращаюсь в постель, накрываюсь с головой одеялом и думаю о Спике.

Прошло десять дней со смерти папы. Эти десять дней я провела вдвоем с мамой в нашей пыльной, заставленной мебелью квартире, пока меня снова не пустили в школу. Я до сих пор не знаю, что я тогда чувствовала. Казалось, все чувства внутри меня движутся хаотически, как бумажки, которые подхватил и несет осенний ветер.

Я пыталась собраться с мыслями и осознать тот факт, что папа никогда больше не вернется, но не могла. Это невозможно было принять моим детским умом. Конечно, я знала, что он умер, но все равно продолжала надеяться, что он вернется. Зимой, например. Или на мой день рождения.

Умер. Похоронен. Ушел в мир иной. На веки вечные.

Это было немыслимо. Но, может, и хорошо, что я не могла это осознать. Мама все время лежала на полу в ванной. Я приносила ей еду. Она послушно ела, но отказывалась говорить. Она была как животные в зоопарке. Тетя Агнета приходила почти каждый день. Каждый раз она сжимала меня в объятьях и спрашивала, все ли в порядке. Зажатая между ее гигантскими грудями, я отвечала, что да, чтобы лишний раз не беспокоить тетушку. Она всегда слишком за всех волновалась. Так по крайней мере говорила мама. После этого Агнета наполняла холодильник готовой едой и заходила к маме в спальню. Там они часами сидели на холодном полу, курили и болтали. Я слышала, как тетя Агнета спрашивала маму, не лучше ли мне пожить пока с ней, пока мама не придет в норму, но мама хотела, чтобы я осталась с ней. Она считала, что сейчас мне нужна стабильность и что Агнета знает, какой я чувствительный ребенок.

Я так никогда и не поняла, что мама имела в виду. Я всегда считала себя сильной. Меня не беспокоило, что другие думают и говорят обо мне. Мне никто не был нужен. Я не испытывала никакого желания дружить с девочками в классе. Мальчики меня тоже не интересовали. Бесчувственная, апатичная. Это описание мне больше подходило.

– Эмма, можешь сходить со мной в подсобку?

Никто не отреагировал на этот невинный вопрос. Стеффе и Робин были заняты чем-то, похожим на гильотину. Как им в голову пришло делать такое на уроках труда? Рядом с ними лежал тюбик клея. Я подозревала, что они планируют его умыкнуть по окончании урока. Девочки собрались в кучку и хихикали. Только Элин обратила внимание на происходящее. Она как-то странно посмотрела на меня.

– Конечно, – ответила я.

– Хорошо.

Спик пошел вперед меня. Я поднялась и неуверенно двинулась следом. Он странно шел, словно покачиваясь.

– Зачем? – губами изобразила вопрос Элин, но я только пожала плечами, делая вид, что понятия не имею, зачем понадобилась Спику в чулане.

Насвистывая, он начал открывать замок. Спик явно был в хорошем настроении. Дверь со скрипом открылась. Он жестом показал мне проходить вперед него. Жест получился каким-то нетерпеливым, словно он хотел побыстрее завести меня в чулан, словно там внутри нас ждало что-то важное.

Секунду я колебалась. Каким-то образом я чувствовала, что если зайду в этот тесный чулан, то что-то случится. Выйду я уже другим человеком, а старая Эмма исчезнет. Может, мне стоило развернуться и убежать, но любопытство было сильнее страха. Желание изменить свою жизнь, желание стать другой было сильнее меня.

Дверь захлопнулась. Спик закрыл ее на ключ и пошел ко мне. Я стояла, не зная, что мне делать, и разглядывала инструменты на стене, вдыхала запах древесины. Я сложила руки на груди.

Взгляд Спика был прикован ко мне. Я не могла пошевелиться, словно парализованная. Я не знала, что делать, у меня совсем не было опыта в таких вещах. Мне было неловко, что я такая наивная, такая неклевая.

Он положил руки мне на плечи и медленно притянул к себе.

Я не сопротивлялась, когда он поцеловал меня и прижал к себе. Я никогда ни с кем не целовалось. Это было совершенно новое ощущение. Его язык был скользким и шершавым и трепыхался у меня во рту как рыба. Я не знала, что мне делать. Ответить на поцелуй? Делать языком то же самое? Прижаться к нему?

– Эмма, – пробормотал он.

Это было все, что он сказал. Он начал шарить руками у меня под кофтой. Больно тискал мою грудь. Потом задрал юбку мне на талию и сунул руку в трусы. Начал тереть между ног. Сунул в меня один палец, потом два. Я занервничала, начала думать, не нужно ли его остановить. Но понимала, что мое сопротивление уже сломлено. Я знала, что мы уже давно нарушили все табу и отступать поздно.

Он стал подталкивать меня в сторону стола. Я позволила ему. Обхватив меня за бедра, он поднял меня и посадил на стол. Потом расстегнул ремень, молнию на брюках и прижался ко мне.