«Прошлой ночью». При этих словах на глаза ее снова навернулись слезы.
— Прошлой ночью? — Коннер удивленно поднял брови. — Как интересно! Позволь узнать, до того, как ты пришла ко мне, или после?
Беззвучные рыдания сжали ей горло.
— До того, — ответила она.
Правда обожгла язык, словно кислота. Лицо Коннера, сумрачное и напряженное, казалось, затвердело еще сильнее.
— Понятно, — произнес он, склонив голову набок. — Так все это был спектакль. На редкость искусно разыгранный. Должен заметить, дамы из вашего семейства вообще отличаются удивительным актерским дарованием.
Будь он проклят! Хилари резко развернулась, готовая ударом стереть с его губ оскорбительные слова… Рука ее взлетела в воздух, нерешительно дернулась, повисла и медленно опустилась. Коннер следил за этим молча, не шевелясь. Может быть, он был бы только рад пощечине.
И вдруг сердце Хилари сжалось от сострадания — такую ужасную смесь жестокости и безнадежного страдания, ненависти к ней и к себе самому прочла она в его окаменевшем лице. Пусть Коннер презирает ее, пусть она мягкосердечная, слабовольная дура, но ненавидеть его она не в силах. Она любит этого человека и всегда будет любить.
— Прости меня, — дрогнувшим голосом прошептала она. — Прости.
И, всхлипнув, бросилась к дверям, моля об одном — чтобы ноги не отказали ей. Но голос Коннера, полный жгучего яда, заставил ее остановиться на полпути:
— Да, Хилари, еще одно. Если вдруг почувствуешь себя беременной, не трудись мне звонить. Я — не такой слюнтяй, как мой братец.
Марлин с дочерью вернулись домой три дня спустя. В тот самый день, когда Хилари обнаружила, что Коннеру не о чем беспокоиться: она не беременна.
Эта новость должна была бы ее обрадовать, но, похоже, все свои чувства Хилари оставила в больнице. Она не испытывала ничего, кроме гнетущей пустоты в сердце. И при мысли о том, что от ночи внезапно обретенного счастья не останется ничего, кроме жалких воспоминаний, эта пустота только разрасталась.
А жизнь продолжалась — как же иначе? Оправившись от недомогания, дочка Марлин выглядела здоровым и цветущим ребенком. Мать назвала ее Лорой — по имени героини из любимого романа. И Хилари, и Джейни согласились, что имя Лора прекрасно звучит и очень подходит малышке.
Экономку маленькая Лора очаровала с первого взгляда. Джейни суетилась вокруг нее, и, кажется, даже немного ревновала к Марлин. Сама молодая мама приятно удивляла Хилари: она как-то сразу повзрослела, стала серьезнее и, не жалея сил, заботилась о дочери. О прежних «художествах» и помину не было. Хилари обрадовалась бы такой перемене, если бы сохранила способность радоваться.
Изо дня в день маму и ребенка навещал Гил: приносил подарки, менял малышке пеленки, шутил, поднимая всем настроение. Хилари была благодарна ему: он поддерживал Марлин в трудную минуту, даже зная, что может навлечь на себя гнев Коннера.
Вечерами они с Марлин до поздней ночи обсуждали планы переустройства дома Хилари: где будет жить Марлин, где устроить детскую… Юная мама постепенно приободрилась. Теперь она не сомневалась, что выживет и без поддержки Сент-Джорджей. С надеждой смотреть в будущее помогала взрослым и маленькая Лора. Рядом с ней просто невозможно было предаваться унынию.
На десятый день они уже были готовы к отъезду. Хилари оставила Марлин паковать вещи, а сама отправилась в город за бензином для взятого напрокат автомобиля. Путь до Флориды неблизкий, и ей вовсе не улыбалось застрять где-нибудь на полдороге из-за нехватки горючего.
«Я буду скучать по Дымным горам», — думала она, возвращаясь по извилистой горной дороге к дому Коннера, укрытому в долине среди не тронутых цивилизацией лесов. И тосковать по Драконову ручью, прихотливо извивающемуся среди гор, по дикой мощи Пламенного водопада. По сравнению с этими суровыми и прекрасными местами Флорида покажется ей безрадостной и унылой.
Как и вся оставшаяся жизнь.
В первый раз за десять дней Хилари позволила своему горю вырваться наружу. Нет, не по Драконову Ручью будет она тосковать, а по самому «дракону» — мощному, беспощадному, одинокому и невыразимо несчастному обитателю Дымных гор. Что с ним теперь? По-прежнему ли кричит по ночам? И чей нежный голос прогоняет теперь его боль и страх?
Хилари судорожно стиснула руль. Впервые за десять дней глаза заволоклись беспомощными слезами. «Выкинь его из головы, — приказала она себе. — Ты никогда больше его не увидишь».
Но она ошиблась. И поняла свою ошибку, едва вошла в дом.
Она замерла, прижимая к груди охапку памперсов: Коннер в напряженной позе застыл у потухшего камина. Измученное, осунувшееся лицо, казалось, было лишено всякого выражения; глаза под нахмуренными бровями глубоко запали, спрятавшись в темной тени.
Нет, Коннер и не думал бросаться ей навстречу. Напротив — даже не взглянул в ее сторону. Он смотрел на Марлин; та стояла возле кресла, испуганно прижимая к себе Лору, словно боялась, что Коннер выхватит ребенка у нее из рук.
Едва держась на ногах, Хилари вошла в гостиную.
— Здравствуй, Коннер, — поздоровалась она, надеясь, что голос не выдаст переполняющих ее чувств.
— Здравствуй, Хилари.
Ровный, механический голос, казалось, принадлежал не человеку, а роботу. И все же это был его голос, и Хилари помнила ночь, когда он звучал иначе — взволнованно и хрипло от страсти.
— Мы не ждали, что ты так рано вернешься, — заговорила она. Очевидно, Коннер недоволен тем, что застал их здесь. Он дал им две недели на сборы, но прошло только десять дней, и Хилари не торопилась, уверенная, что успеет уехать вовремя. — У нас все упаковано, сейчас погрузим вещи в машину и уедем. И, не давая ему ответить, повернулась к кузине: — Марлин, милая, я пойду наверх и уложу все, что осталось.
— Хилари! — с ужасом воскликнула Марлин, не веря, что кузина бросит ее в такую минуту. Однако та молча поднялась на второй этаж. Пришло время Марлин встретиться с Коннером лицом к лицу и понять, что она натворила.
Хилари дошла до комнаты, но тут у нее подкосились ноги, и она рухнула в кресло, уронив тюк с подгузниками на колени и невидящим взором уставившись в окно, на обнаженные черные ветви деревьев. Ее била крупная дрожь.
Хилари закрыла глаза и уронила голову на руки. Она не знала, сколько времени просидела недвижимо, должно быть, довольно долго. Где-то вдалеке хлопнула дверь и взревел мотор. Шум автомобиля становился все слабее, пока не пропал где-то в горах.
Он уехал. Война окончена. Она никогда больше не увидит Коннера Сент-Джорджа.
Бесконечная скорбь охватила ее — и вместе с тем на душу снизошло какое-то горестное облегчение.
Когда кузина постучала в дверь, Хилари не нашла в себе сил встать.
— Входи, — глухо ответила она.
Дверь бесшумно отворилась. В доме у Коннера Сент-Джорджа не скрипела ни одна петля, ни одна половица: только еле слышный звук шагов по толстому ковру подсказывал, что Марлин подошла к ней.
