А Зона уже манила. Бередила душу сталкера, охота ведь, как известно, пуще неволи. Понимал я теперь, очень хорошо понимал ветеранов сталкерской тропы. Не отпускает просто так человека Зона, и не потому даже, что держит железной хваткой, не даёт выйти за Периметр. Сказки это всё — аномалия, внезапно под ногами возникшая, кровосос, специально поджидающий сталкера, решившего завязать с Зоной. Спрашивают бывалого, чего, мол, не уедешь на безбедное житьё, денег срубил, Зону потоптал вволю, зачем и дальше шкурой рискуешь? Покряхтит бывалый, затылок почешет — а действительно, зачем? Вроде и пора бы завязать, да мысль эта, чтоб бросить ремесло и пожить «по-человечески», горше полыни. И кажется в такой момент убийца, стерва, гадина Зона желанней любого райского уголка. И соврёт бывалый, не столько даже вопрошающему, сколько самому себе: «Э, братец, Зона сталкера не отпустит. Прибьёт по дороге. Ну, чего вылупился? Давай живенько к Барину, не видишь, пиво кончается…»
Были, конечно, и те, кто уходил. Сионист вот, например. Полтора года на Большой земле жил. Вроде бы, даже в Израиле. Ровно на эти полтора года его и хватило — вернулся наш Сионист. А на вопрос, как там, за Периметром, скривился слегка и отмахнулся: «фигня». И если учесть, что это первое ругательное слово, которое мы услышали от Сиониста, то, значит, и в самом деле фигня…
В первый день весны, ровно через три недели после того, как пришел в себя, я вышел на прогулку без надоевшей уже палки. Шатало и швыряло, конечно, во все стороны, но ведь ходил! Километров, наверное, пять накрутил вокруг дома Доктора, замутило даже, однако ни разу не приложился и отдыхать не останавливался. Истончившиеся, вялые мышцы потихоньку наливались силой, мутные, запавшие глаза снова заблестели, только вот седина, наверное, уже не сойдёт. А на следующий день вместе с Хип сделал «ходку»: ушёл через жёлтый, корявый ельник к дальним холмам, побродил по выработкам песка в затопленном карьере, и нашёл-таки пару «чёрных искр». Пустяк, я раньше их за хабар не считал, теперь же было несказанно приятно держать в руке глянцевито-чёрные колючие зёрна, чувствовать, как щёлкают по пальцам слабые электрические разряды…
Доктор, конечно, сделал выволочку недисциплинированному пациенту, а я сидел, дурак дураком, вытянув гудящие ноги и блаженно улыбаясь. Ходка! Чёрт меня побери, настоящая ходка! Потопчем ещё тропинки Зоны, стажёр…
* * *
— Сто двадцать на восемьдесят. — Доктор снял стетоскоп и освободил мою руку от тугой манжеты тонометра. — Недурно, сталкер Лунь. А теперь извольте посмотреть на карандаш. Головой не крутите. Следите за движением.
Доктор поводил перед моим лицом огрызком карандаша, кивнул, что-то записал в блокнот.
— В норме… голова не кружится? Тошнота? Мушки перед глазами? Может, плохо засыпаете?
— Нет, Доктор. Чувствую себя прекрасно.
— Ага… да… это хорошо. Про аппетит не спрашиваю, обедали вместе. Ну, что ж, в космонавты вы ещё пока не годитесь, а в остальном всё в порядке.
— Здоров?
— Здоровых, сталкер, нет. Есть плохо обследованные. Я же, в силу своих скромных возможностей, недугов никаких у вас не нашёл. Одна рекомендация — курите как можно меньше, в идеале бросьте это дело совсем. Так. Ещё одно наблюдение, и медосмотр можно считать законченным. Пеночка! Будь добра, подойди сюда на минутку…
«Фффффф-ухххххх… шшшсссс» — мягко зашумело в ушах, навалилась сонливость, комната вдруг поплыла, контуры предметов смазались, а воздух показался густым и мутным. Огромный чёрный глаз Пеночки, сидящей напротив меня, как будто стал ещё больше и потерял блеск — этакий колодец космической пустоты, манящий и одновременно пугающий. В голове роились обрывки мыслей, какие-то образы, мелькающие так быстро, что разобрать что-либо было невозможно.
— Плохой ум пропал. Совсем. Сломанные мысли их нет. Лунь думает хорошо, больше не болеет. В памяти дырки есть большие, давно, когда в небе был Большой Огонь. Там ничего совсем нет, пустота.
— Н-да. Не пощадил вас Выброс две тысячи седьмого, — Доктор вздохнул. — Здесь уж извините. Индуцированная пси-импульсом амнезия, к сожалению, неизлечима. А в остальном, полагаю, можно смело закончить вашу историю болезни на самой приятной ноте.
Доктор принялся записывать что-то в медицинской карте. Удивительное дело — на каждого сталкера, когда-либо обращавшегося к Доктору, аккуратно заводилась самая настоящая медицинская карточка, с бланками анализов, подробными записями осмотров, даже с печатями на желтоватых казённых листках. Зачем нужны были эти печати, я не представлял, но Доктор относился к таким мелочам со всей серьёзностью. Вот и сейчас в карточке с надписью «Сталкер Лунь. ФИО —,1979, III, резус отриц., одиночка» появился ещё один синий треугольник.
— Пеночка, отнеси это в регистратуру, будь так добра… на полку синего цвета. Да, и поставь чайку, если не сложно. — Доктор откинулся на стуле и посмотрел на меня. Затем достал из ящика стола заклеенный в прозрачную плёнку конверт и долго, молча глядел на него, словно силясь разобрать на чистой белой бумаге невидимые миру письмена.
— Вот что, Лунь… — голос Доктора вдруг охрип и прозвучал так тихо, что я едва его услышал. — Сейчас ты можешь послать меня к нехорошей матери. И, в принципе, будешь тысячу раз прав. Погоди, не перебивай… я ещё не всё сказал.
Это было неожиданно. Доктор раньше всегда обращался ко мне на «вы», как, впрочем, и ко всем сталкерам, что бывали в его доме. Но не это поразило меня. Его взгляд, обычно пронзительный, ироничный, острый, сейчас был потухшим и бесконечно усталым. Доктор словно постарел у меня на глазах сразу на десять лет.
— Сталкер… я понимаю, какую дичь тебе сейчас предстоит выслушать. Возможно, ты даже решишь, что старик окончательно свихнулся. И, надеюсь, опять окажешься прав. Ты должен… нет, я прошу тебя… дойти до Монолита. И там уже вскрыть этот конверт.
— Доктор, но ведь его на самом деле не… — я от удивления не сразу пришёл в себя.
— Монолит существует, сталкер. Я и сам бы отправился к нему, но, боюсь, повторной аудиенции не состоится. К Монолиту можно придти всего один раз. — Доктор пододвинул мне конверт.
— Не знаю, существует ли надежда на то, что найдётся в мире человек, способный отказаться от своей заветной мечты. Не знаю, выполнит ли Монолит чужое желание. Но Звезда Полынь уже упала на третью часть вод, сталкер. И очень скоро они станут горьки.
Действительно, дичь… бред какой-то. Не оборачиваясь, я вышел из кабинета Доктора. Какая такая ещё полынь? При чём здесь Монолит? Что за воды? Белиберда… чушь… но в душе занозой засели странные, даже страшные слова. Вот спасибо тебе, Доктор. Удружил, что называется. Ну, понимаю там, попросил бы найти редкость какую-нибудь в Зоне. В доску бы расшибся, но сделал. Любую штуку добыл бы, даже «глаз смерти», и тот бы припёр, постаравшись при этом не гробануться по дороге. Когда Доктор просит, святое дело в лучшем виде эту просьбу выполнить. Но такое?!
Надо было отказаться. Пожать плечами, буркнуть: «Не, Доктор, это дело мне не осилить. Не по Сеньке шапка… куда мне, сирому да убогому, к самому Саркофагу идти. Просто не смогу. Что угодно просите, но только не это»
