Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
В чём же дело? Она попала в круг лиц, кого не принимают всерьез, как Ольга Григорьевна с её смехотворными планами, когда существуют графики Главного Конструктора, как девочки – расчётчицы. Они пришли сюда девочками: из школы и техникума, хотя теперь им уже под тридцать, их все по-прежнему называют девочками. А она – выбрала теорию. Каждый хозяин своей судьбы. Но если честно, пришла она из-за Эрика Гаушуса. Он ей понравился бледным бесстрастным лицом, а дальше обычное – убедила себя с теорией. А что теория? Нечто бесплотное, не то, что жизнь.
На что она способна в теории? Хотя шла сюда создавать шедевры и удивлять внимающий мир. А если по делу? С Аркадием Взоровым воплощать чужие бредни, а это значит – просить, доказывать, увязывать, обманывать. Всё для того, чтобы услышать затем: «Этим теоретикам только диссертации писать» и считать бесконечные расходы. Она так же далека от теоретиков, как рыба от птиц. Они чирикают в поднебесной высоте, парят на крылышках, а она в житейском море сплошных забот, в водоворотах течений с плотностью среды, отличающейся от небесной в тысячу раз.
В перерыве хоккея показали парад физкультурников. Она представила себя на физкультурном празднике: она вместе со Взоровым в колонне физкультурных среднячков, а рядом в секторе прыжков готовится к прыжку другой… Его и спортсменом-то не назовёшь. Высокий, тощий и волосы до плеч. Какой он, к богу, спортсмен? Хиппешник. Но именно он берёт небывалую высоту. И теория не для неё. Теория – нечто выхолощенное.
В детстве она любила играть в войну, а теперь охотнее взяла бы на себя роль слабой и беспомощной, и хотелось, чтобы её приласкали и успокоили… «Слова, слова, – с тоской думала она, прижимаясь лбом к стеклу, – очень много слов, а у Главного – не просто слова».
Она вспомнила, как во время перекура бригадир комплексной бригады говорил о нём громко и напористо:
– Он – самоотверженный. Ну, кому нужно читать самому всю документацию? Идешь в ночную – свет у него в окошке. И приказы сам пишет, хотя сочинителей пруд пруди.
А она думала: «Сам ты – самоотверженный».
– И постоянно чувствуешь его за спиной. Он – в курсе всего.
А она думала: «Сами вы – такие».
Телевизор гремел словами комментатора, и она знала, что завтра большинство болельщиков станут делиться этими же фразами и выходит, хоккей для них – та же религия. Телевизор уже никто не смотрел, говорили о Главном.
– Он – артист, – убеждал Иркин, – его трагедия в почти полном отсутствии информации. Думаешь, он случайно вызвал вас в перерыве совещания? Показательное выступление, и учти: давненько не было у нас разгромных приказов.
«Сам ты – артист», – упорно повторяла Видонова.
По коридору Иркин ходил с отрешённо-занятым видом. Не каждый решится остановить. Он мог месяцами не замечать Аркадия Взорова, потом подойти и спросить задушевным голосом: – Что, Аркадий? Над чем сейчас работаешь?
На что Аркадий, как правило, отвечал:
– Над собой.
И они ещё месяц снова не здоровались.
– …На совещания к нему ходишь, как в театр… Я внесу некоторую ясность, – заговорил вдруг Иркин другим голосом. – Напрасно скрывать промахи. Вы, видимо, не отдаете себе отчета в истинном положении вещей. Однако не трудно указать причины, заставляющие действовать вас таким образом.
Он произнес этот случайный набор слов так похоже на СП, что Инна засмеялась, спросила:
– Но почему всё построено на страхе?
– Нет, не на страхе.
– Написать – никто не поверит, – сказал Аркадий. – Писать нужно, а то всё забудется, и скажут: советские ученые и большой успех.
– Обо всём всё давным-давно написано, – поморщился Иркин. – Изобретаем изобретенное, пишем написанное.
– О чём?
– Обо всём.
– И о Главном? – хитро спросил Аркадий.
– И о Главном. Прочесть? Тут у меня закладочка заложена. Погоди… Я бы вообще новые книги запретил, старые переиздавал…Вот.
Иркин раскрыл взятую с полки книгу и начал читать, ничего не выделяя:
– Чуткий и внимательный ко всему, неутомимый в труде, с умом необъятным, гибким, неистощимым на комбинации, с железной волей, с кипучим темпераментом, с памятью, в которой все запечатлелось, из которой ничего не пропадало, с воображением, которому нет границ, с даром всё приспосабливать к занимающей его задаче, со способностью безошибочно указать место, куда нужно приложить силу, чтобы получить наилучший результат, – и ещё вот, – мысли и комбинации рождались в нём в самом процессе работы. Гений заменял ему всё: недостаток знаний, вопиющую неподготовленность, отсутствие такта…
– Погоди, – остановил он Аркадия, порывающегося что-то сказать, сейчас окончу.
– Печать действенного гения, несокрушимой воли, направленной огромным умом, создавала его власть над людьми. В нём не было непроизвольного обаяния. Но когда он хотел, он становился неотразим и не было человека, который устоял бы перед ним. Никто не скажет теперь, что его подчиненные любили его, но все они преклонялись перед ним и верили в его гений. Его эгоизм равнялся его гению. Но он умел обосновать свой деспотизм.
– Что это? Мемуары? – спросил Аркадий.
– Секрет фирмы, – засмеялся Иркин, – после скажу. Но «после» не было. Сели за стол, включили магнитофон, забежал на огонек ведущий Лосев. Уже на развилке у стадиона Аркадий спросил:
– А что он читал, как ты думаешь?
– Не знаю, – растерянно ответила она.
Приказ о её переводе в КИС не стал для неё неожиданностью. И несколько раз ей приснился один и тот же сон.
… Били часы, и подстраивая шаги к их мерному ритму, она шла от проходной. Лица передовиков с портретов заинтересовано косили, а она шла мимо цехов по расстеленной ковровой дорожке, как от самолёта при встрече космонавтов. Дорожка вела к крутой нескончаемой лестнице. Она не видела, знала, что там на лестнице, в самом её верху стоит СП. И она шла небрежно, внутренне смущаясь.
– Отчего у вас допущены техники? – спрашивал СП. А вокруг выстраивались столы, радиусами к центру и за ними сидели сотрудники в белых халатах.
– Я нарочно посадил их в затылок друг другу, – улыбался СП, – и когда я смотрю на одного, каждый думает, что смотрят на него.
Он расхаживал, и пол противно скрипел. Но когда он садился на стул, начинал скрипеть стул. Звук казался тоскливым и жалобным.
– Скребут, – просыпаясь, думала она. За окном начинался рассвет, а внизу убирали ранний снег дворники.
– Не высплюсь, – с отчаянием думала она, просыпаясь в комнате, полной дыхания близких людей. Она не умела рано вставать, но КИС начинал на полчаса раньше КБ.
– За что, почему? По какому праву, – шептала она в темноту, обезоруживающую мягкой податливостью, – что она – пешка? С этакою легкостью переменить её судьбу. Возможно, в Главном и было что-то, способное расшевелить эту инертную массу, только по отношению к себе она чувствовала непосредственную опасность. Всё поломать в два счёта, как в мифе – превратить дочерей Минея в летучих мышей. Может он видит больше с высоты, как орёл, но орёл не может быть близоруким или дальнозорким. Он обязан видеть всё. Но почему с ней так обошлись?
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
