Однажды утром она обнаружила Трясуна на камбузе жующим кусок коры.
– А мне можно попробовать? – попросила она.
Трясун кивнул и протянул ей ветку.
– Умеряет чувство голода, – сказал он.
Утром Уэс выдал каждому члену экипажа по четверти упаковки завтрака: блин со стейком и яйцом. Он разрезал еду на части и положил на полчаса греться на кожух мотора, а затем раздал всем по порции. Пока они уплетали снедь, Нат рассказала парням, что в прошлом – еще до потопов – ожирение было признаком бедности, а богачи демонстрировали свой высокий статус, придерживаясь строгих диет, проводя «очистки» с помощью соков и отдыхая на курортах, где они платили кучу денег за возможность не есть.
Ей никто не поверил.
Нат пожевала кору и тотчас ее выплюнула.
– Как ты можешь есть такое?
Она закашлялась.
Трясун улыбнулся:
– Захочешь выжить – пойдешь на все.
И он незамедлительно забрал у нее ветку.
Нат открыла банку «Нутри». В трюме запасов этого напитка хватило бы на несколько столетий. Она сделала глоток пресной тепловатой жидкости и принялась смотреть на то, как дергается рука Трясуна: нервно трепещет, будто крылья колибри.
– Ты ничего не принимаешь? – спросила она. – Я слышала, есть новое лекарство, которое помогает от трясучки зимней хвори.
– Ты про это? – уточнил Трясун, поднимая свою руку и вертя ею из стороны в сторону. – В отличие от босса, я не обмораживался. Это у меня с младенчества.
– Погоди… У Уэса зимняя хворь? – изумилась она.
– Угу. А ты не замечала? У него иногда проблемы с глазами, – подтвердил Трясун.
– Надо же, – протянула Нат.
Ей стало больно за Уэса. Он не боялся меченых и не отверг Нат, а сам страдал от зимней хвори.
– Извини, что подумала так про тебя.
Нат почувствовала себя неловко.
– Ладно тебе. Вполне понятная ошибка, – улыбнулся Трясун.
– А что случилось? Уэс утверждал, что твоя история – нечто особенное!
– Он говорил, что у меня есть брат?
– Нет.
– А у меня есть. Старший. Патрик. Наши родители были люди хорошие. Законопослушные граждане, в отличие от нас, – задумчиво продолжил Трясун. – Они получили разрешение на обоих детей. Дорогая штука, но они могли себе это позволить. Они мечтали, чтобы Патрик обзавелся настоящим другом – братом или сестрой. Как-то раз нам в дверь постучали. Оказалось, что мама неправильно заполнила заявку на разрешение. Во втором ребенке родителям отказали. Я был незаконным, негражданином. Ну, так часто бывает: в стране кончаются квоты и начинается поиск предлогов для сбора детей. Никто не знает, действительно ли мама сделала ошибку в заявке. Но это не имело значения: контроль народонаселения завел дело. Мне исполнилось месяца три или четыре… Понятия не имею. Короче, дядька из отдела изымания сграбастал меня и двинулся к выходу, а мама схватила меня за ногу, и они начали меня перетягивать – прямо на балконе. Они тянули и тащили, и в конце концов дядька меня выронил, и я треснулся головой о бетон. Бум!
Нат в ужасе прижала ладони ко рту, а Трясун широко ухмыльнулся: его история явно доставляла ему удовольствие.
– У меня сразу же начались судороги, и изыматель сдулся. Младенцев можно продавать на черном рынке за хорошие деньги, и это просто очередной способ обеспечивать работу военной машины, но дефективный ребенок никому не нужен. Маме с папой сказали, что во мне уже не заинтересованы. Даже не извинились и в довершение всего выставили им счет за лечение.
– Ох!
– Мои родители нисколько не расстроились: ведь я остался с ними, – проговорил Трясун. – Естественно, они позже обанкротились, и я был вынужден стать добровольцем.
– Ужасно! – выдохнула Нат.
– Это просто жизнь, – отмахнулся Трясун. – К тому же у меня бывают отключки и судорожные припадки, но народ считает, что это обычные симптомы зимней хвори – не больше, не меньше. В общем, я схожу за нормального.
– Не уверена, что слово «нормальный» здесь уместно, – улыбнулась Нат.
Он рассмеялся:
– С тобой многие согласятся.
– Твои родители еще живы? – спросила Нат.
– Только папа, – ответил Трясун.
– Вы с ним близки? – не унималась Нат.
Она понимала, что слишком любопытна, но ее всегда интересовали люди, у которых были живы родители.
– Не особо, – Трясун поморщился и швырнул обглоданный прутик в мусорный бак. – И никогда не были, наверное, – он ведь не простил маму.
– За то, что она тебя уронила?
– За то, что она меня родила, – поправил ее Трясун. – Он – неплохой человек, но ты же знаешь, как оно бывает.
Нат не знала, но сочувствующе кивнула.
– Значит, тебя пытались забрать… как и сестру Уэса.
– Сестру Уэса?
– Ага. Дело в тому, что его родители не подали заявки на второго ребенка.
– Это он тебе рассказал про Элизу?
– Верно.
Трясун помолчал. Вид у него был недоумевающий.
– Но я считал…
– Что?
– Ну, что она им была не нужна. Закон-то в таком случае делает исключение! Элиза и Уэс… они же двойняшки.
– О!.. – воскликнула Нат и обомлела.
– Он всегда говорил мне…
– Что именно?
Трясун отбросил ветку, которую взял взамен обглоданной.
– Ничего. Забудь, ладно? – попросил он, занервничав.
Она заметила его смущение и сменила тему.
– А что вы собираетесь делать потом?
– После того, как тебя высадим? Полагаю, опять устроимся в охрану казино. Может, старину Уэса к тому моменту простят.
Нат улыбнулась:
– Спасибо за кору.
– Всегда пожалуйста, – отозвался Трясун, вскинув руку в приветственном жесте.
Глава 27
Даран пытался отобрать у нее камень, а она отбивалась, но на сей раз у нее ничего не получалось. Он издевался над ней и хохотал, а ей было так холодно, и она ничего не могла поделать: огонь не загорался, крохотная белая птичка погибла, и никто не пришел ей на помощь, некому было выбить дверь. Нат совершенно одинока… и он вот-вот отнимет у нее камень, а потом выбросит ее за борт умирать. Она разозлилась, но не могла ничего – она плакала от бессилия – слабая и беспомощная, разъяренная и испуганная одновременно. Она отчаянно закричала… и вдруг раздался ужасающий звук, вопль…
Плач…
Ее разбудили громкие возгласы, от которых сотрясались стены. Нат пробилась к реальности сквозь туман сна и увидела, что Уэс замер в центре каюты в одних пижамных брюках, голый по пояс. Юноша напряженно вслушивался в какофонию, доносившуюся снаружи.
