Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
«Если бы ты умел говорить, Схоластик…»
Мерзавка Лучия Вельо сидела в каземате Трибунала. Под пыткой, которую впервые проводил сам прокурор-фискал, она призналась в убийстве Руджери с помощью дьявола. Убила и она Чиньяно, опасаясь, что донесёт. Ей снова в этом помог дьявол. Эти признания уже тянули на костёр, но Элиа не мог остановиться, ибо, хотя сам этого не понимал, не столько добивался признания, сколько просто мстил негодяйке, чуть не убившей Вианданте. При этом, — и он, краснея, сам не зная зачем, рассказал об этом Джеронимо, — избивая мерзавку, он неожиданно ощутил… почти запредельное телесное наслаждение. «До этого, заметил, ему не приходило в голову, что ярость может быть похотлива…»
— Сражаясь с дьяволом, Леваро, важно не только не утратить присутствие духа, но и не осатанеть самому, — спокойно и несколько апатично пробормотал Вианданте. — Никогда больше не делайте этого, Бога ради. Не марайте — ни рук, ни тела. Тела наши суть храм живущего в нас Святого Духа. Не растлевайте себя.
— Я и не хотел, просто обезумел от ярости. Но, послушать вас, так надо было её погладить по головке и отпустить!
— Мирандола говорил, что пришли новые времена, когда человек сравнялся с богами, — отрешённо пробормотал Джеронимо, — правда, принц не объясняет, почему именно в этот век вокруг появилось столько бесчеловечной мерзости. И самого-то, говорят, отравили…. — Он тяжело вздохнул. — Что же, людоеды — они люди, конечно, Леваро. Но гуманность к людоедам — бесчеловечна. С этим и принц, я думаю, согласился бы. Это как раз та апория, где гуманизм вступает в неразрешимое противоречие с самим собой. И не только с собой, но и начинает противоречить совести, чести и Богу. И рано или поздно каждому придётся выбирать — быть ли ему гуманным или… нравственным. Я выбираю второе. Нельзя проявлять человеколюбие к каннибалам. Это чревато пренеприятнейшими последствиями. Мы сожжём Вельо. Но ведь это не вернёт Гильельмо.
Однако, 5 октября, спустя сорок дней после смерти Аллоро, произошло нежданное чудо, о котором Леваро молился бы денно и нощно, если бы знал, чего просить у Господа. Когда он пришёл к Вианданте, уже близился полдень. Джеронимо вышел ему навстречу. Движения его были легки, а синие глаза снова сияли как воды Лигурийские. Апатии не было и следа. Он весело распорядился раскупорить бутылку сицилийского вина, ящик которого был прислан ему князем-епископом, и сам наполнил бокал прокурора. Сегодня день Пасхальный и Господь встает из гроба… Леваро переглянулся с Терезой. Что за Пасха? Вианданте рассмеялся. Выпьем! Изумлённый, Элиа подчинился. «Мы пьём за воскресение из мертвых раба Божьего Гильельмо Аллоро. Он спасён и пребывает ныне там, где нам и не снилось, ибо недостойны мы и взирать туда очами своими пакостными». Откуда он знает? Джеронимо, хохоча, развёл руками, давая главе денунциантов понять, что его осведомитель засекречен, и таковым останется.
Они коротко обсудили некоторые детали проводимых допросов. Леваро, не веря глазам, смотрел на доминиканца, потом откровенно напросился в этот вечер в баню, рассчитывая там добиться рассказа о том, что произошло, ибо давно заметил, что в банном пару Джеронимо всегда размягчается и благодушествует.
…Растянувшись на банной скамье, укутанный белой простыней и напомнивший Элиа красавца Алкивиада, предваряя расспросы Леваро, который как раз думал, как бы зайти похитрее, инквизитор сам рассказал, что в третьем часу пополуночи проснулся. Просто распахнулись глаза. У кровати стоял Аллоро. Леваро сумрачно посмотрел на Джеронимо и улыбнулся. «Вам не померещилось?» «Нет. Одежды его были белы как снег, лик сиял». Леваро молчал. «Он спасён. На прощание протянул мне руку и попросил взять его перстень — печатку с гербом Аллоро, причём, снял почему-то с большого пальца. А всегда носил его на безымянном. Странно, правда?» Леваро побледнел. Может ли это быть?… «И… что вы?» «Взял перстень». «Это сон, конечно, но всё очень странно…»«Сон? А это что?» На ладони Джеронимо, матово искрясь синевой Лигурии, сиял перстень Аллоро.
Леваро обмер. Сапфир с печаткой. Лавровая ветвь, поперечный шеврон. Герб Аллоро. Элиа сам обряжал Гильельмо после смерти. Перстень соскальзывал с истончившихся пальцев покойника. Он пытался надеть его на средний палец вместо безымянного, но и с него он спадал, и удержался только на большом пальце. После отпевания гроб заколачивал он сам и видел, как сапфир последний раз густой синевой блеснул под гробовой крышкой. Никто не мог снять его. Никто не мог открыть гроб под тяжелой плитой в церковном нефе… Сбиваясь и даже чуть заикаясь от волнения, Леваро объяснил Вианданте, как перстень оказался на большом пальце умершего.
Вианданте удовлетворённо кивнул, но по его лицу было понятно, что ни в каких подтверждениях он не нуждается.
Однако, кое-что Вианданте от Леваро услышать хотел. Именно поэтому и хотел поговорить без свидетелей. Закусил губу. «Не помнит ли Леваро, во время болезни он не разговаривал?» Денунциант внимательно посмотрел ему в глаза. «Иногда вы стонали, иногда бормотали что-то. Казалось, что вам снятся кошмары… Чёрная чемерица — яд страшный. Да и доза была немалая. Тереза говорит, что, судя по симптомам, туда, кроме морозника, ещё что-то было добавлено — и тоже в количестве немалом, и… естественно… мой подчинённый даже вякнул нечто непотребное…»«Что естественно и что непотребное? О чём вы, Леваро?»
Тот пожал плечами.
— Мой дурень сказал, что, если бы вас видели те похотливые сучки, что мечтают отдаться дьяволу, они бы предпочли отдаться вам.
Лицо Вианданте перекосило. «Этот тощий, Салуццо? Вы… за это закатили ему оплеуху?»«Да».
— Почему только одну?! Я же был не в себе! — тут Джеронимо опомнился. — Ну, да ладно. Я вообще-то не об этом. — Вианданте стало стыдно своей вспышки, и он торопливо продолжил, — понимаете, мне в бреду что-то померещилось. Было странное чувство, что я увидел что-то… Там мелькала одна… одна тварь, но… я будто видел… А, вот! Дом из серого камня, медные ворота, над воротами арочное перекрытие… Из того же камня… Есть такое в городе?
Леваро задумался. «Дом двухэтажный?»«Да!»«Хм… богатых домов у нас не так и много. Так сразу не вспоминается. Но завтра с утра можно объехать город». Вианданте, подумав, кивнул. Элиа послал слугу распорядиться об эскорте. «Нужно ли?»«Да, вы дорого заплатили за беспечность». Джеронимо горько усмехнулся. Его подчинённый слишком уж быстро обрёл достоинство. Но и возразить было нечего. Жизнь Аллоро — и вправду, страшная цена. Сейчас, когда душа Вианданте обрела покой, а дух — былую мощь, не хотелось допускать лишних ошибок.
— А, что было в этом сне? — поинтересовался Леваро.
— Если бы вспомнить! Но мне показалось, я что-то понял, и ещё раньше… постойте-ка… Нам надо в Трибунал. — Вианданте поднялся так резко, что покачнулся. «Куда на ночь глядя? Вам нужна Вельо?» «А? Нет. Чёрная Клаудия. Пошлите за её делом. Быстро!»
…Укутавшись тёплым одеялом по самые уши, Вианданте откинулся на подушку, закрыл глаза и почесывая за ухом разлёгшегося рядом Схоластика, слушал. Элиа методично читал ему показания безумной потаскухи-убийцы.«…Я любила колдовать, владела умением причинять страдания и длительные болезни, и это нравилось мне… Я хохотала, когда мне удалось посредством солонки, в которую я вложила ядовитый порошок, убить негодяя Лучано Толино, сказавшего, что ни за что не будет спать со мной, обозвавшего меня вонючкой, и он умер в страшных коликах…» Вианданте напрягся. «Остановитесь, Леваро». Леваро умолк. «Вот оно. Солонка». «Что?»
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
