— Их существование серьезно повлияло на имидж ливийской армии, — уверял меня Уссама Джуили, министр, назначенный после смерти Вождя, командир повстанцев города Зинтан. — Какой позор! И какая пощечина настоящим военным, тем, кто считает свою профессию благородной и защищает свою страну! Каддафи выставлял их на первый план, чтобы привлечь объективы и приукрасить свой имидж, но это было лицемерием. В это время он уничтожал собственную армию. Невыносимо! Я был молодым капитаном, и все закончилось тем, что я возненавидел этот институт до такой степени, что хотел выйти в отставку при первой же возможности. До чего мы докатились бы? Как принимать всерьез этих женщин, брошенных на растерзание? Кто мог хоть на секунду представить, что он полностью доверял им свою защиту? Что вы! Они там присутствовали лишь ради шоу, для забавы окружающих и, как бы так выразиться, для разнообразия его досуга. Это было отвратительно.
Такая же реакция последовала и со стороны Рамадана Али Зармуха, председателя военного совета Мисураты, третьего по величине города страны и, безусловно, одного из самых пострадавших во время сражений. Он тоже очень скоро уволился из армии Каддафи, несмотря на звание полковника. И он тоже выступал против «маскарада» и «жалкого театра», имея в виду не только телохранительниц, но и всех женщин-солдат.
— Я вас уверяю, это бедные девочки! Они являлись в наши ряды, вдохновленные речами этого подонка и манипулятора, и все для того, чтобы бросить пыль в глаза всему миру и удовлетворить его личную похоть! Они были малообразованными, нетренированными, а зачастую лишенными родительского благословения. А впрочем, как могли их семьи сознательно согласиться на то, чтобы бросить своих девочек в мир мужчин? В Ливии! Это возмутительно! На них смотрели как на жертв, в то время как он хорохорился в окружении любовниц и марионеток, неспособных защитить его, позади которых, само собой разумеется, ставили мужчин.
Их мнения были радикальными, разделяемые всеми военными и повстанцами, которых я смогла опросить. Мужской шовинизм? Вероятно, немного есть, военная иерархия и традиционное ливийское общество никогда не приняли до конца интеграцию женщин в армию. Нужно заметить, что полковник Каддафи уничтожил ту эпоху в стране, когда женщины были прежде всего женами и матерями, часто запертыми в доме. Начиная с 1975 года, он стал выдвигать понятие «вооруженный народ» и поддержал идею о том, что оружие больше не должно оставаться монополией традиционной армии, которую он призывал уничтожить; его следовало отдать в руки граждан, которых нужно было срочно обучить. В 1978 году он обнародовал закон об обязательном военном образовании, в частности, в лицеях для мальчиков и девочек. Это был небольшой переворот, поскольку последние, к удивлению их родителей, должны были отправиться в казармы и обучаться там у преподавателей-мужчин.
— Боевое облачение женщины стоит большего, чем шелковые одежды глупой, невежественной, искусственной буржуазки, которая не осознает тех вызовов, с которыми столкнется сама и, как следствие, столкнутся ее дети, — заявил однажды Вождь.
В 1979 году он создал Женскую военную академию и послал в школы для девочек шайки крайне назойливых вербовщиков. Следовало действовать быстро. Освобожденные и вооруженные женщины стали бы лучшей пропагандой для него. Три месяца обучения для женщин-солдат, завербованных по окончании третьего класса средней школы; два года для женщин-офицеров, отобранных после получения степени бакалавра. Наконец, в 1981 году он выдвинул идею о движении «религиозных революционерок», открытом для всех женщин, гражданских и военных: «элита элиты».
Чтобы вас туда приняли, следовало отказаться от замужества и посвятить свою жизнь — всю свою жизнь — исключительно защите целей революции, другими словами, пожертвовать собой ради Вождя. Это была его самая заветная фантазия. Упомянув христианских сестер, «которые одеваются в белое, символ невинности, полностью посвятив себя идеалу Христа», Муаммар Каддафи в своей речи, произнесенной 13 февраля 1981 года перед пионерами женского революционного движения, нарочно выступил с провокацией: «Почему христианки становятся религиозными, а вы сидите, словно в зрительном зале? Неужели христианские монахини обладают большим величием, чем арабские женщины?» И в завершение он сказал: «Религиозная революционерка священна и чиста благодаря своему отречению и тому, что она поднимается над обычными индивидуумами, чтобы стать ближе к ангелам».
Я не встретила ни одной религиозной революционерки. Со времен Каддафи они уже слились с обществом, и никому не удалось их сосчитать. Бесполезно уточнять, что сегодня никто не заявляет о подобных титулах. Но я взяла интервью у двух женщин-полковниц, которые ответили на призыв Вождя, будучи еще очень юными, и с энтузиазмом записались в армию. Одна из них быстро разочаровалась и говорила о своем желании уйти в отставку, но после смерти Каддафи снова обрела интерес к своей профессии. Вторая, которая сегодня сидит в тюрьме и ждет оглашения приговора за убийства во время гражданской войны, впадает то в ностальгию, то в ярость.
***
Потребовалось несколько дней, чтобы убедить полковницу Фатиму поговорить со мной. Априори ей не в чем было себя упрекнуть. Но вот в чем дело: она была военнослужащей, она поверила в заветы Вождя и она была одной из тех, кто совершил историческую ошибку. Несмотря на пропаганду, ливийцы никогда не питали симпатий к женщинам-солдатам, и они ясно выражали свое неприятие с началом революции 2011 года. Это было нелегко для тех несчастных, кто уцелел после эры Каддафи. Никакого желания двигаться вперед. И все же Фатима отбрасывала мысль о том, что женщин навсегда изгонят из армии, что бесчинства и обманы Вождя используют, чтобы их дисквалифицировать. Это было бы несправедливо и оскорбительно.
В конце концов однажды вечером ко мне в номер пришла Фатима, немного напряженная импозантная женщина пятидесяти лет, закутанная в широкое красное манто, в черном платке, обхватывающем толстощекое лицо. Место ей казалось нейтральным и тихим. По ее словам, вероятно, пришло время сказать правду.
— Когда в семидесятых годах в мой лицей пришли вербовщики, они меня покорили: мысль о том, что меня зачислят на военную службу, показалась мне настолько блистательной, что я не видела своего будущего без армии. Ничто не могло быть более волнительным, чем защита своей страны; мужчины и женщины вместе и на равных. Какая потрясающая… и революционная идея! К тому же нам приводили в пример алжирскую революцию, во время которой молодые женщины, такие как Джамиля Бухиред, подвергались всяческим рискам, служа офицерами связи, устанавливая мины, борясь за освобождение своего народа. Это были великолепные героини. Женщины поднимали голову. Я мечтала о таком же долге.
С недавних пор в школах стало весьма важным военное образование. Физические нагрузки, владение оружием, конференции, экзамены… Фатима с головой в него погрузилась, убежденная в том, что таким образом участвует в программе «вооруженный народ», о которой говорил Каддафи. Ее родители были возмущены тем, что учениц лицея просили носить мужские униформы. Это казалось неприемлемым.
— Ливийское общество не было готово, — говорила она. — Но мы, молодежь, — мы попались на крючок. И потом, когда военная служба снова стала обязательной и каждый ливийский гражданин должен был посвятить несколько недель в год тренировкам, мы все были вынуждены вступить в проект. Каждый ливиец имел удостоверение военнослужащего запаса.
