— Может, сначала подготовим отца?
— Зачем? — ответил он. — Это наше дело.
Потом, подойдя к двери твоего кабинета, я услышала:
— Папочка, я должен тебе кое-что сообщить.
— Слушаю.
— Я хочу жениться.
— Да? А где вы будете жить?
— Здесь.
— Здесь живу я.
— Если здесь нашлось место для двух твоих жен, найдется и для моей одной, — услышала я, и почувствовала, как холодная рука проводит по моей спине.
Потом я услышала звук пощечины, и я не сомневалась, кто ее получил. Михал выскочил, почти наткнувшись на меня, и начал собирать чемодан в своей комнате. Я вошла к нему:
— Ты куда?
— Неважно…
Он произнес это несчастным голосом. Серьезный Михал, который когда-то отказался от соблазнительного леденца, теперь решил стать взрослым.
— Отец измучен, он терпеть не может неожиданностей.
— Я его от них избавлю.
— Но все это не имеет никакого смысла, — сказала я, выхватывая из его рук свитер.
Михаил грубо потянул его обратно.
— Отстань, — нервно выкрикнул он. — Кем ты себя возомнила?
Я вдруг не смогла ему ответить. Постояла еще минуту и вышла. Я закрылась в спальне, но когда услышала, как хлопнула входная дверь, что-то на меня нашло, и я тоже стала собирать вещи. Проходя мимо в кухню, ты недоуменно на меня посмотрел:
— Что ты делаешь?
— Ухожу, — ответила я. — Если у тебя нет места для собственного сына, то нет и для меня!
— Куда же ты идешь, позволь тебя спросить?
— К любовнику, — ответила я.
Это не произвело на тебя никакого впечатления.
— Это несерьезно, — проговорил ты.
— Серьезно, — отрезала я. — Ты думаешь, что один такой на белом свете? Нет, полно и других прекрасных самцов.
— Кристина, — спокойно проговорил ты, — ты себя хоть слышишь?
Твой вопрос на минуту остановил меня, но потом я вновь взялась за вещи.
— Оставь чемодан в покое, идем попьем чаю, — примирительно позвал ты меня. — Михала нужно проучить, ты воспитала его эгоцентриком и эгоистом.
«Мое воспитание тут ни при чем. У него перед глазами есть достойный пример», — подумала я, но вслух ничего не сказала. У меня навернулись слезы на глаза, в этот раз я жалела себя. Жалела, что так безнадежно запуталась в своей судьбе. «Кем ты себя возомнила?» — спросил меня Михал, и это был принципиальный вопрос. Я закрыла чемодан и собиралась вынести его в коридор, но ты обнял меня за плечи и крепко встряхнул.
— Ну что ты творишь? — воскликнул ты резко.
— Ухожу к любовнику, — повторила я, глядя на тебя в упор.
Ты ударил меня по лицу. Я была так потрясена этим, что на мгновение растерялась. Ты тоже поразился своему поступку. Вдруг мы бросились друг другу в объятия. Я осталась.
Вечером, когда мы лежали в постели, ты спросил:
— Про любовника — это шутка?
— Шутка, — уверенно ответила я.
Кто-то действительно шутил, но наверняка не я. Мне все труднее становилось разрываться на части и вести двойную жизнь. Я существовала где-то между твоим растерянным взглядом и глазами, полными упрека.
— Я тебя умоляю, — просила я его, находясь на грани нервного срыва, — женись, заведи детей… Мы все равно будем вместе.
— Ты моя единственная и последняя женщина, — ответил он.
Может быть, и первая? Я не спрашивала об этом, потому что, если бы он ответил утвердительно, я бы этого не пережила. Сейчас ко всем неприятностям присоединился еще и Михал, вернее, его конфликт с отцом. Юноша жил у приятеля в общежитии. Он мог войти туда, только когда погасят свет, и то через окно. Он рассказал мне об этом, однажды объявившись дома.
— Не радуйся, — хмуро изрек он, — я не вернулся, просто зашел извиниться перед тобой.
Мы устроились с ним в кухне, там всегда было хорошо поговорить. Я сварила кофе.
— Все проблемы можно решить, но спокойно. Отец ждет какого-нибудь жеста с твоей стороны.
— Он не дождется, — ответил Михал, — ведь это не я ударил его, а он меня.
— Меня он тоже ударил, может, от этого тебе будет легче.
— Старый кретин!
— Михал!
— Я пришел не для того, чтобы говорить о нем. Мне неловко, что я так вел себя по отношению к тебе.
— Я не сержусь.
— Я действительно не хотел.
— Михал. — Я погладила его по волосам — и вдруг испугалась: этот жест показал мне, насколько я к нему привязана. Было ощущение, будто провела рукой по своей голове. Это уже ненормальные ощущения, как бы потеря собственного «я».
В смущении мы помолчали минуту.
— А как твоя невеста?
— Хочешь с ней познакомиться?
— Очень.
— Ну, может, как-нибудь встретимся, я позвоню.
— А что, если вам прийти к нам на обед в воскресенье? Отец на нее посмотрит, привыкнет к этой мысли… Ты ведь для него все еще остаешься ребенком.
— Точнее, я для него все еще не существую. Мы не придем, лучше встретимся с тобой где-нибудь в городе.
Но эта встреча произошла не скоро: сначала они были заняты, потом я, потом ты уезжал за границу — на два месяца. Ты немного беспокоился, что за время командировки кто-нибудь подставит тебе подножку. Но поездка играла важную роль для научной работы, и я уговорила тебя ехать в Англию. Проводила в аэропорт на нашей старенькой машине, которая ездила скорее на честном слове, чем на бензине. Ее ремонтировал Боло. Он открыл мастерскую по ремонту машин, был одновременно и шефом, и персоналом. Боло всегда находил время и возможность подправить нашу развалину.
— О! Снова наш умирающий лебедь! — неизменно приветствовал он автомобиль.
Меня всегда смешило такое сравнение. Сейчас мы прощались надолго, и я чувствовала себя не в своей тарелке. Ведь столько времени тебя не будет рядом. Я не знаю, любовь это или привычка, однако сама когда-то объясняла Михалу, что никто не умирает от любви к своей ноге или руке. Но с нами сейчас что-то происходило. Ты должен находиться рядом, чтобы я чувствовала себя спокойно и хорошо, точнее, чтобы я чувствовала, что живу. Не кажется ли это тебе, Анджей, признанием в любви? После стольких лет! Да, вот уже семнадцать лет, как мы вместе.
Я вернулась в пустую квартиру, села в большой комнате, в которой много лет назад разговаривала с твоей мамой, и подумала, что ни на минуту не останусь тут одна. Я поехала к нему. Теперь уже не надо было никуда торопиться, но внутри у меня что-то включалось — я постоянно смотрела на часы. В конце концов он не выдержал и принес из прихожей мое пальто.
