– Он узнает! – сказала Люша и от души рассмеялась, запрокинув голову и широко открыв рот. – Он скоро узнает!
Как всегда, от ее смеха у собеседников по спине побежали мурашки.
В гостиной синие и зеленые цвета в прекрасном согласии и белые муслиновые занавески на окнах. Только сильно приглядевшись, можно заметить, что занавески уже слегка пожелтели с краев, а бледно-зеленые обои давно не меняли. В хрустальной вазе романтический букет дорогих цветов.
– Юленька, у меня наконец-то получилось! – В голосе Александра, обычно невыразительном, слышалось почти ликование.
– Что ж именно? Ты сдал трудный экзамен? – Юлия не казалась заинтересованной, но и признаков раздражения тоже не проявляла. Такое ощущение, что она присутствовала в гостиной едва на одну треть. Оставшиеся две трети Юлии витали где-то далеко отсюда.
– В каком-то смысле – да. Я впервые сумел свести концы с концами и получить прибыль с этого чертового имения.
– Вот радость. Впрочем, я тебя поздравляю. Не понимаю только, отчего это для тебя так важно.
– Не понимаешь?! – Темные глаза Александра словно разжижились, в них блеснула желтизна. – Но ведь я все это делаю для тебя. Для нас с тобой. Когда-то ты говорила, что не сможешь выйти замуж за нищего студента или даже за кабинетного ученого без свободных средств вроде нашего дяди Муранова. И я учился быть помещиком. У меня получается. Теперь я уверен: мы сможем хозяйствовать. Николай Павлович, несмотря на все его придури, был прав: даже в Нечерноземье можно существенно против имеющегося улучшить севооборот, применять более совершенную технику и удобрения, построить паровую мельницу и маслобойку, может быть, сыроварню… А с мужиками, я понял, в общем, вполне можно жить, особенно если дать им умопостигаемую для них работу, исправно платить за нее… Здесь, мне кажется, была как раз ошибка старого Осоргина. По той еще, шестидесятнической, привычке он требовал от освобожденных из крепости крестьян какого-то совершенно неизвестного им духовного и умственного роста. А у них его требования не вызывали ничего, кроме недоумения-раздражения-озлобления. Они еще не переварили свою свободу, а он, фактически лишив привычного покровительства, все толкал их куда-то…
– Алекс, погоди разводить философию! Поговорим лучше о том, что ближе. – Теперь зеленоватые глаза Юлии смотрели заинтересованно. – Ты делал и придумывал все это для меня? Что ж, я даже польщена. Но как же ты видишь все это – «мы сможем хозяйствовать»? Ты оставишь свою историю, я сделаюсь такой помещицей, что под моим руководством крестьянские девки будут заготавливать на зиму варенье, я буду обсуждать с вашей попадьей, похожей на злую крольчиху, способы засолки огурцов… А ты в высоких сапогах, с хлыстиком, объезжаешь на бричке поля, пробуешь щепотью муку на новопостроенной мельнице, принимаешь в конторе мужиков и сурово хмуришь брови, когда они в очередной раз пытаются тебя обмануть…
Алекс молчал, но по нему видно было, что он приблизительно так все это себе и представлял (они с Юлией читали в отрочестве одни и те же книги). Теперь он смотрел беспомощно и пытался угадать отношение девушки.
Она пыталась сделать то же самое. Как она ко всему этому действительно относится? Ведь ей уже двадцать два года, и маман в последнее время едва ли не ежедневно уже не намекает, а прямо говорит ей, что их обстоятельства катастрофичны и надо что-то решать… Похоронить себя в деревне? Так никогда и не увидеть блестящего мира высшего света, который едва-едва приоткрыл ей отец? Подглядела в щелочку, как бедная родственница, и больше никогда… Интриги салонов и блеск подлинных драгоценностей, обворожительная и томная Италия, манящий Париж, противоречивая Германия с ее пламенными философами и добродушными бюргерами, строгие Швейцарские Альпы, пленительная толчея модных курортов… Танцы в столичных дворцах, наборный паркет, высокие окна выходят на гранитную набережную, обнаженные плечи холодит влажный невский воздух и восхищенные взгляды поклонников…
– Алекс, а я… мы сможем когда-нибудь бывать за границей, предположим на водах? Врач говорил мне…
– Конечно же, да! Конечно, ты сможешь лечиться на водах! И разумеется, я сделаю все, чтобы мы с тобой могли посмотреть древние цивилизации! Я все-таки же историк, черт возьми! Мы поедем в Рим, в Афины… Посетим раскопки… Возьмем с собой Макса Лиховцева, я же знаю, что он умеет развлечь тебя лучше, чем я…
Юлия усмехнулась. Европейские развлечения они явно представляли себе очень по-разному. Но ведь всегда можно найти компромисс. Главное, что Алекс на все готов ради нее и доказал это делом. Да и занятный Максимилиан будет рядом, в соседях или даже спутниках… Что ж…
– Юлия, давай завтра же поедем в Синие Ключи. Я покажу тебе, как я отстроил дом, ты скажешь мне, как ты хотела бы отделать комнаты, как благоустроить парк, к этому я еще даже не приступал, и он, если честно, уже здорово одичал… И посмотрим, что можно сделать со старой мельницей на ручье, она очень романтична…
– …И паровую маслобойку, и цех по плетению лаптей, и… какие там у тебя еще задумки? – иронически подхватила Юлия. – Алекс, учти, я тебе еще ничего не пообещала!
– Но я могу надеяться? – Александр схватил руку девушки и прижал ее к своим губам. Губы были сухие и горячие.
– Конечно можешь, – доброжелательно сказала Юлия и не отняла руки. – Не будь у нас надежд, мы все давно уже умерли бы…
В той же гостиной, две недели спустя. Разговор шел так напряженно по тону, что даже зеленые тона обивки отливали красным. Обе собеседницы стояли.
– Мама, пойми, мне надоели сплетни, которые ты собираешь по всей Российской империи, прикрываясь моими интересами.
– Как ты можешь так говорить! – Лидия Федоровна заломила руки. Двадцать лет назад этот нервический жест ей очень удавался. Ныне руки не заламывались, а как-то плавно гнулись, напоминая огромные толстые макаронины. – Ты моя единственная дочь, и я, естественно, беспокоюсь о твоей судьбе. Или нынче это зазорно?
– Я предпочла бы, чтобы ты не беспокоилась, – честно ответила Юлия.
– Ты вопиюще неблагодарна, Юлия. Не только я беспокоюсь, даже отец разузнал по своим каналам подробности…
– Ох, мама, лучше бы ты не впутывала хотя бы папу…
– Замолчи! – завизжала Лидия Федоровна. – Как ты смеешь все время меня перебивать! Ты и твой отец! Вы оба пьете мою кровь и меня же выставляете виноватой! И ладно бы вам было чем кичиться! Неудачливый игрок и гордая красавица, которую вот-вот запишут в старые девы. Сережа Бартенев явно предпочитает проводить время не с тобой, а с цыганами и танцовщицами. А когда я к слову спросила о вас у его матери, она так надменно подняла брови…
– Господи, мама! Ну зачем?! – Юлия болезненно сморщилась, видимо представив себе эту сцену.
– А затем! Ты нынче благосклонно взираешь на своего подросшего кузена, которого прежде гоняла поганой метлой, несмотря на его слюнявое обожание? Так знай: Алекс не владеет Синими Ключами и прочими активами Николая Осоргина! По условиям завещания он пожизненно пользуется ими, а после все переходит в ведение благотворительного фонда, который будет строить не то театр, не то богадельню для престарелых актеров… В общем, что-то вполне бессмысленное, но во славу его возлюбленной цыганки. Так что, выйди ты теперь за Кантакузина, вашим детям не достанется ни копейки!! И это ты называешь сплетнями?!!
