Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
19 декабря 2005 года: диагноз
На прием к доктору Абрамсону я смог попасть только в понедельник. Кейт – моя давняя приятельница и незаменимый помощник – вызвалась идти со мной, чтобы поддержать морально. Доктор Абрамсон оказался спокойным человеком, рассудительным и осторожным, но с лукавой искоркой в глазах.
– Рад познакомиться с вами, – сказал я.
– Мы с вами уже встречались, – ответил он и напомнил мне, что в шестидесятые годы был моим студентом. У него сохранились живые воспоминания о моих семинарах и о некоторых моих предпочтениях и странностях. Он припомнил, что моя группа была единственной в его студенческие годы, где каждую неделю проводились дискуссии за чашкой чая. Как странно, подумалось мне (вероятно, как и ему), что тридцать пять лет спустя его наставник оказался его пациентом.
После предварительного осмотра он капнул мне в глаза атропин, чтобы расширить зрачки, после чего сфотографировал сетчатку и провел ее ультразвуковое исследование. Во время осмотра мы почти не разговаривали, а затем перешли в другой, более просторный кабинет. Доктор Абрамсон достал большую модель глаза и открыл крышку, обнажив внутреннее устройство глазного яблока. Взяв в руку какой-то страшный предмет – нечто похожее на кусок черной цветной капусты или изуродованный кочан обыкновенной капусты, он положил его на место входа в глазное яблоко зрительного нерва. Значение этой демонстрации было очевидно: у меня опухоль – причем злокачественная. Я вспомнил, что в Англии судья надевает черную шапочку перед оглашением смертного приговора.
– Это меланома, – подтвердил он мои опасения, но тут же добавил, что глазные меланомы дают метастазы очень редко, так что вероятность распространения опухоли за пределы глазницы очень мала. Тем не менее оставлять ее без лечения нельзя. До недавнего времени было принято удалять пораженный глаз (он сам за много лет выполнил тысячи таких удалений), но теперь предпочитают облучение, которое, будучи столь же эффективным, позволяет сохранить глаз и зрение. Лишь только доктор Абрамсон закончил свои разъяснения, я сразу спросил: когда можно сделать это облучение? Завтра? Он ответил, что придется подождать три недели – приближались Рождество и новогодние праздники, но за это время опухоль не успеет намного вырасти, уверил он меня, так как глазные меланомы растут очень медленно. Некоторое время потребуется для подготовки радиоактивного диска. Его надо будет изготовить так, чтобы радиоактивные лучи фокусировались точно на опухоли. После этого диск поместят на боковую поверхность глазного яблока, для чего придется рассечь одну из глазных мышц. В ходе второй операции – через несколько дней – диск удалят, а мышцу сошьют.
Размер опухоли позволяет предположить, что она возникла довольно давно, – почему же раньше я не наблюдал дефектов в поле зрения? Увы, я никогда не проверял поля зрения и впервые заметил, что что-то неладно, два дня назад в кино, так же как дома – странные искажения вертикальных и горизонтальных линий. «Эти искажения возникли из-за отека и деформации сетчатки», – сказал доктор Абрамсон. Он заверил, что они исчезнут, когда опухоль и отек сойдут на нет в результате назначенного лечения, а если этого все же не случится, то мне придется еще какое-то время поносить повязку на правом глазу – покуда искажения не исчезнут.
Глазные меланомы практически всегда чувствительны к облучению, и есть большая вероятность, что опухоль будет убита радиоактивными лучами. При необходимости после облучения можно будет назначить лазерную терапию. К несчастью, локализация моей опухоли была неудачна. Всего несколько сотен злокачественных клеток, находящихся всего в миллиметре от желтого пятна – того места сетчатки, где максимальна острота зрения. И все же если рост опухоли удастся остановить, мое зрение на какое-то время будет спасено. «После операции зрение может немного ухудшиться, – сказал доктор Абрамсон, – скажутся отсроченные эффекты облучения. Тем не менее в течение ближайших нескольких лет вы можете не опасаться наступления слепоты».
Я заметил доктору Абрамсону, что, вероятно, ему довольно часто приходится своим больным сообщать столь приятные новости, и спросил, как, по его мнению, я к этому отнесся. «Очень спокойно, – ответил он мне, – но вам придется еще это переварить».
19 декабря 2005 года
Я проснулся от ночного кошмара. Открыв правый глаз, я вдруг понял: что-то не так. Слева медленно расползалась Тьма. Скоро она поглотит всю левую половину моего поля зрения. Внешне я спокоен и разумен. Я в надежных руках и доверяю доктору Абрамсону, но внутри меня взывает о помощи испуганный ребенок.
21 декабря 2005 года
Заболеть раком – это значит, что мгновенно меняется твой статус и вся жизнь. Установление диагноза – порог, за которым жизнь, возможно, довольно продолжительная, будет сопровождаться анализами, лечебными процедурами, обследованиями и всегда – сознательно или подсознательно – чувством тревоги за будущее. Сегодня у меня возьмут кровь на печеночные пробы. Добрался ли зверь до моей печени? Сомкнул ли он свои когти на жизненно важных органах? Умру ли я от меланомы? У меня в мозгу все время вертится эта мысль.
Я заключил сделку с опухолью: можешь забрать у меня глаз, но оставь мне все остальное.
У больницы имени Слоуна-Кеттеринга есть особая подъездная дорога, перед въездом на которую написано: «Только для пациентов больницы имени Слоуна-Кеттеринга». Я часто видел этот указатель, когда навещал здесь своих больных. «Бедняги», – думал я при виде людей, сворачивающих на эту дорогу. И вот я сам оказался на ней.
У меня взяли кровь – хорошим ли будет результат? Рутинное исследование: пульс, давление и т.д. Артериальное давление немного повышено: 150/80. Обычно оно у меня 120/70. Кабина лифта, поднимающего нас в рентгенологическое отделение, имеет трапециевидную форму – ее боковые стенки слегка наклонены и скошены. Неужели это часть того ирреального мира искажений и деформаций, в котором мне предстоит проделать горький путь? Кейт успокаивает меня. Лифт действительно имеет в плане трапециевидную форму.
После сдачи анализов и заполнения документов я возвращаюсь в кабинет доктора Абрамсона в паре кварталов от больницы. Я начинаю привыкать к месту и к персоналу, а персонал привыкает ко мне. Я вступаю в новый клуб – в Клуб глазной меланомы Большого Нью-Йорка (так же как когда-то я вступил в Минералогический клуб Нью-Йорка или в Нью-Йоркское стереоскопическое общество, единственным одноглазым членом которого, возможно, я скоро стану).
– Двадцать первое декабря, канун солнцеворота, – говорю я Кейт.
– Это хороший день, – отвечает она, стараясь меня подбодрить. – Дни скоро станут длиннее.
– Ваши, возможно, да, – мрачно говорю я.
22 декабря 2005 года
4 часа утра. Пробуждение. Холод. Страх. Я открываю правый глаз. Тьма продолжает расти, она окружает все поле зрения, где единственный островок – мое желтое пятно. Вскоре Тьма поглотит и его.
10 часов утра. Зрение неожиданно улучшилось. Думаю, мой утренний страх был обусловлен полумраком в спальне и тем, что (как я постепенно начинаю понимать) величина скотомы (слепого пятна) очень зависит от освещения. Она становится больше при скудном освещении и способна вообще лишать меня дара зрения.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
