Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Тут кончилась страница, и Цинциннат спохватился, что вышла бумага. Впрочем, еще один лист отыскался.
"...смерть", -- продолжая фразу, написал он на нем, -- но сразу вычеркнул это слово; следовало -- иначе, точнее: казнь, что ли, боль, разлука -- как-нибудь так; вертя карликовый карандаш, он задумался, а к краю стола пристал коричневый пушок, там, где она недавно трепетала, и Цинциннат, вспомнив ее, отошел от стола, оставил там белый лист с единственным, да и то зачеркнутым словом и опустился (притворившись, что поправляет задок туфли) около койки, на железной ножке которой, совсем внизу, сидела она, спящая, распластав зрячие крылья в торжественном неуязвимом оцепенении, вот только жалко было мохнатой спины, где пушок в одном месте стерся, так что образовалась небольшая, блестящая, как орешек, плешь, -- но громадные, темные крылья, с их пепельной опушкой и вечно отверстыми очами, были неприкосновенны, -- верхние, слегка опущенные, находили на нижние, и в этом склонении было бы сонное безволие, если бы не слитная прямизна передних граней и совершенная симметрия всех расходящихся черт, -- столь пленительная, что Цинциннат не удержался, кончиком пальца провел по седому ребру правого крыла у его основания, потом по ребру левого (нежная твердость! неподатливая нежность!), -- но бабочка не проснулась, и он разогнулся -- и, слегка вздохнув, отошел, -- собирался опять сесть за стол, как вдруг заскрежетал ключ в замке и, визжа, гремя и скрипя по всем правилам тюремного контрапункта, отворилась дверь. Заглянул, а потом и весь вошел розовый м-сье Пьер, в своем охотничьем гороховом костюмчике, и за ним еще двое, в которых почти невозможно было узнать директора и адвоката: осунувшиеся, помертвевшие, одетые оба в серые рубахи, обутые в опорки, -- без всякого грима, без подбивки и без париков, со слезящимися глазами, с проглядывающим сквозь откровенную рвань чахлым телом, -- они оказались между собой схожи, и одинаково поворачивались одинаковые головки их на тощих шеях, головки бледно-плешивые, в шишках с пунктирной сизостью с боков и оттопыренными ушами.
Красиво подрумяненный м-сье Пьер поклонился, сдвинув лакированные голенища, и сказал смешным тонким голосом:
-- Экипаж подан, пожалте.
-- Куда? -- спросил Цинциннат, действительно не сразу понявший, так был уверен, что непременно на рассвете.
-- Куда, куда... -- передразнил его м-сье Пьер, -известно куда. Чик-чик делать.
-- Но ведь не сию же минуту, -- сказал Цинциннат, удивляясь сам тому, что говорит, -- я не совсем подготовился... (Цинциннат, ты ли это?)
-- Нет, именно сию минуту. Помилуй, дружок, у тебя было почти три недели, чтобы подготовиться. Кажись, довольно. Вот это мои помощники, Родя и Рома, прошу любить и жаловать. Молодцы с виду плюгавые, но зато усердные.
-- Рады стараться, -- прогудели молодцы.
-- Чуть было не запамятовал, -- продолжал м-сье Пьер, -тебе можно еще по закону -- Роман, голубчик, дай-ка мне перечень.
Роман, преувеличенно торопясь, достал из-за подкладки картуза сложенный вдвое картонный листок с траурным кантом; пока его он доставал, Родриг механически потрагивал себя за бока, вроде как бы лез за пазуху, не спуская бессмысленного взгляда с товарища.
-- Вот тут для простоты дела, -- сказал м-сье Пьер, -готовое меню последних желаний. Можешь выбрать одно и только одно. Я прочту вслух. Итак: стакан вина; или краткое пребывание в уборной; или беглый просмотр тюремной коллекции открыток особого рода; или... это что тут такое... составление обращения к дирекции с выражением... выражением благодарности за внимательное... Ну это извините, -- это ты, Родриг, подлец, вписал! Я не понимаю, кто тебя просил? Официальный документ! Это же по отношению ко мне более чем возмутительно, -- когда я как раз так щепетилен в смысле законов, так стараюсь...
М-сье Пьер в сердцах шмякнул картоном об пол, Родриг тотчас поднял его, разгладил, виновато бормоча:
-- Да вы не беспокойтесь... это не я, это Ромка шут... я порядки знаю. Тут все правильно... дежурные желания... а то можно по заказу...
-- Возмутительно! Нестерпимо! -- кричал м-сье Пьер, шагая по камере. -- Я нездоров, -- однако исполняю свои обязанности. Меня потчуют тухлой рыбой, мне подсовывают какую-то шлюху, со мной обращаются просто нагло, -- а потом требуют от меня чистой работы! Нет-с! Баста! Чаша долготерпения выпита! Я просто отказываюсь, -- делайте сами, рубите, кромсайте, справляйтесь, как знаете, ломайте мой инструмент...
-- Публика бредит вами, -- проговорил льстивый Роман, -мы умоляем вас, успокойтесь, маэстро. Если что было не так, то как результат недомыслия, глупости, чересчур ревностной глупости -- и только! Простите же нас. Баловень женщин, всеобщий любимец да сменит гневное выражение лица на ту улыбку, которой он привык с ума...
-- Буде, буде, говорун, -- смягчаясь, пробурчал м-сье Пьер, -- я во всяком случае добросовестнее свой долг исполняю, чем некоторые другие. Ладно, прощаю. А все-таки еще нужно решить насчет этого проклятого желания. Ну, что же ты выбрал? -- спросил он у Цинцинната (тихо присевшего на койку). -Живее, живее. Я хочу наконец отделаться, а нервные пускай не смотрят.
-- Кое-что дописать, -- прошептал полувопросительно Цинциннат, но потом сморщился, напрягая мысль, и вдруг понял, что, в сущности, все уже дописано.
-- Я не понимаю, что он говорит, -- сказал м-сье Пьер. -Может, кто понимает, но я не понимаю.
Цинциннат поднял голову.
-- Вот что, -- произнес он внятно, -- я прошу три минуты, -- уйдите на это время или хотя бы замолчите, -- да, три минуты антракта, -- после чего, так и быть, доиграю с вами эту вздорную пьесу.
-- Сойдемся на двух с половиной, -- сказал м-сье Пьер, вынув толстые часики, -- уступи-ка, брат, половинку? Не желаешь? Ну, грабь, -- согласен.
Он в непринужденной позе прислонился к стене; Роман и Родриг последовали его примеру, но у Родрига подвернулась нога, и он чуть не упал, -- панически при этом взглянув на маэстро.
-- Ш-ш, сукин кот, -- зашипел на него м-сье Пьер. -- И вообще, что это вы расположились? Руки из карманов! Смотреть у меня... (урча сел на стул). Есть для тебя, Родька, работа, -можешь помаленьку начать тут убирать; только не шуми слишком.
Родригу в дверь подали метлу, и он принялся за дело.
Прежде всего, концом метлы он выбил целиком в глубине окна решетку; донеслось, как бы из пропасти, далекое, слабое "ура", -- и в камеру дохнул свежий воздух, -- листы со стола слетели, и Родриг их отшваркнул в угол. Затем, метлой же, он снял серую толстую паутину и с нею паука, которого так, бывало, пестовал. Этим пауком от нечего делать занялся Роман. Сделанный грубо, но забавно, он состоял из круглого плюшевого тела, с дрыгающими пружинковыми ножками, и длинной, тянувшейся из середины спины, резинки, за конец которой его держал на весу Роман, поводя рукой вверх и вниз, так что резинка то сокращалась, то вытягивалась и паук ездил вверх и вниз по воздуху. М-сье Пьер искоса кинул фарфоровый взгляд на игрушку, и Роман, подняв брови, поспешно сунул ее в карман. Родриг между тем хотел выдвинуть ящик стола, приналег, двинул, -- и стол треснул поперек. Одновременно стул, на котором сидел м-сье Пьер, издал жалобный звук, что-то поддалось, и м-сье Пьер чуть не выронил часов. С потолка посыпалось. Трещина извилисто прошла по стене. Ненужная уже камера явным образом разрушалась.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
