— Теоретически, если она похожа на тебя, я могу говорить о тебе и не быть наказанным.
— У меня уже голова кружится, но я постараюсь понять.
— Ладно. Давай поговорим о твоем даре. Он не меняет твоей сущности. Это как… — он пытался подобрать слова, — как быть пьяным. Алкоголь не меняет сущность человека, а лишь освобождает его от комплексов. То есть алкоголь помогает выявлять истинную сущность человека. Если ты хороший человек, то и под влиянием алкоголя ты останешься хорошей. Вот ты — чокнутая талантливая девчонка с потрясающей силой воли, и твой дар только помогает тебе расцвести сильнее.
— Я уже твоя. Тебе не обязательно делать мне комплименты.
Люк пожал плечами.
— Само собой выходит. У тебя потрясающий хвостик, мне хочется его потрогать. Видишь, опять вырвалось.
— Если я покраснею, я тебя ударю. — Я обрадовалась его внезапной смене настроения. Это был тот Люк, который флиртовал со мной на конкурсе, а не тот, который плакал кровавыми слезами на кладбище или содрогался на полу кухни.
Он наградил меня сияющей улыбкой.
Я прикусила губу и все равно покраснела.
— Давай продолжим. Я могу предположить, что кто-то еще обладал таким же даром, но этот кто-то не был хорошим человеком, и, обнаружив свой дар, он исправился. — Слово «дар» я произнесла с сарказмом. Я еще не решила, согласна ли я с терминологией Люка.
— Нет. Та, о ком мы говорим, была злой, болезненно подозрительной девицей, которая обожала навязывать людям свою волю. Открыв в себе дар, она так и осталась злой, болезненно подозрительной девицей, которая навязывает людям свою волю и терзает их, если они посмеют ослушаться. Она замучила много людей.
Я подумала.
— Как это касается тебя?
— Она заставляет меня страдать, если я ей перечу. — Люк едва заметно взглянул на обруч.
— Как это касается меня?
— Я же сказал, она болезненно подозрительна.
— Она боится арфисток?
— Думай, Ди. О чем мы только что говорили?
Меня осенило.
— Телекинез! Так вот почему ты пытался убедить ее, что я заурядная. — Я снова задумалась. — Но это глупо! Если бы со мной не начали играть и подкидывать четырехлистный клевер, я бы никогда и не узнала, что феи на самом деле существуют! Я представляла бы угрозу только тем, кто мог оказаться между мной и туалетом, когда я нервничаю.
Люк усмехнулся. Я никогда не видела его таким веселым.
— Я же говорю, у нее паранойя.
— Вряд ли я единственная, кто… о… — Внезапно я начала понимать, откуда взялись трупы. — Так вот почему… — Подслушанные разговоры теперь обрели смысл. — Это она заставила тебя. Но почему тебя?
Люк ответил вопросом на вопрос.
— Ты хочешь спросить, почему не Элеонор?
Я вспомнила Элеонор, ее изящные пальцы у моей шеи… у ключа на моей шее…
— Железо… Элеонор не может его касаться. Но Королева… она же человек.
— Теперь уже не совсем.
Я покачала головой.
— Я видела, как ты страдаешь от того, что делаешь. Как она тебя заставляет?
— Я не могу рассказать.
Я вспомнила, как Люк вонзает кинжал в свое сердце, пытаясь положить жизни конец. Вспомнила, как он сидит в гробнице и жалобно спрашивает, смогу ли я простить его. Что бы ни заставляло его совершать убийства, это что-то должно быть ужасным. Мне в голову пришла кошмарная мысль.
— Ты впадаешь в транс? Или она способна контролировать твои действия?
— Боюсь, что я полностью осознаю, что делаю. Но вот появилась ты, и все закончилось. — Он неожиданно улыбнулся. — У меня кружится голова. Так вот на что похожа любовь? — Я не успела ответить, как он резко затормозил. — Похоже, приехали.
Я осмотрелась.
— Да.
С дороги был хорошо виден огромный кирпичный дом Воршоу. Фасад с колоннами величественно смотрелся на фоне большого двора. Люк медленно вел Буцефала вдоль дороги, разглядывая просторный сад.
— Что-то не видно машин. Ты уверена, что мы вовремя?
— Сейчас семь тридцать, верно? — Я посмотрела на часы. — Да, мы вовремя. Мистер Воршоу сказал, что вечеринка начинается в восемь и что мне надо обойти дом и устроиться в ротонде. Я тут уже была, меня приглашали на вечер, который давала его дочь. Они с мамой друзья.
— У твоей мамы есть друзья?!
— Не язви.
Люк улыбнулся и припарковал машину. Он взял арфу, я взяла сумку, и мы, держась за руки, обошли дом, пройдя мимо искусно обрезанных кустов и фонтана (в виде писающего мальчика). Если я стану богатой и знаменитой, надеюсь, деньги не настолько сведут меня с ума, чтобы украшать свой сад писающими мальчиками.
В просторном дворе тоже не было людей, хотя у стены и крыльца стояли складные столы и стулья. Вечерний воздух налился оранжево-зеленым. Я провела Люка к ротонде, кругу из колонн, увенчанных куполом.
— Мы, наверное, слишком рано. — Люк раскрыл для меня складной стул, а сам сел на перилах. Помолчав, он сказал: — Я знаю о твоем брате.
Я отвлеклась от арфы.
— О моем брате?
Он достал флейту из поношенного полотняного рюкзака.
— Узнал из твоих воспоминаний. Сколько тебе было лет, когда мать потеряла ребенка?
Я могла бы изобразить удивление, но я помнила точный месяц, день и час, когда мама потеряла ребенка. Я помнила, какая была погода и что я ела на завтрак. Что еще Люк мог прочесть в моих мыслях?
— Десять.
Его ловкие пальцы собрали флейту, пока глаза сканировали двор. Он всегда держался настороже.
— Тебе неприятно об этом говорить?
Я вспомнила, как слишком быстро исчез огромный мамин живот, и как я в последний раз видела ее слезы. Но это была не моя скорбь. Ее беременность казалась мне немного нереальной.
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
Взгляд Люка скользил по деревьям вокруг ротонды.
— Прежде чем решить, что мне кто-то не нравится, я всегда пытаюсь понять, что заставило человека стать таким, какой он есть.
— Ты обо мне?!
Он ответил негодующим взглядом.
— Я о твоей маме, глупышка.
Я прикусила губу, чувствуя желание вступиться за нее, и одновременно облегчение: не только я считаю, что у нее сложный характер.
— Она хорошая.
Люк нахмурился.
— В твоих воспоминаниях я увидел достаточно, чтобы понять, какие у вас отношения. По-моему, она довольно давно не в себе. А твоя тетушка… — Он покачал головой. — Нам нужно защитить твою семью. Если я не причиню тебе вред, Они будут искать способ, как тебя ранить.
