Глубоко вдохнув, он заставил себя сохранять спокойствие.
— Те грубые слова, которые я сказал там, в Эль-Джаре, были вызваны… ревностью. — Саид буквально выплюнул последнее, чуждое для него слово. — Меня мучило то, что я не первый твой любовник…
— И меня мучило то, что я у тебя не первая, — мягко сказала Мей. Какой смысл скрывать от него правду?
Саид шумно выдохнул, припоминая ощущение новизны, жизненной энергии и небывалой силы, которое оставила их первая встреча в пустыне.
— Я чувствую себя так, словно я у тебя первый, — сказал он.
— А я так, словно первая у тебя, — прошептала Мей.
— Из всех женщин, что у меня были, только тебя я могу назвать ровней, Мей. Ты живешь совсем по другим правилам, нежели женщины моей страны, и вся твоя жизнь сделала тебя такой, какая ты есть. И именно такой ты мне нравишься.
Только она могла заставить его обегать полгорода в поисках жилья для них, чем он привел в замешательство Клайва Дорсета и в ярость — телохранителя!
— Как, а разве ты не любишь, когда твои женщины послушны тебе? — поддразнила его Мей и удивилась: почему вдруг на его лице отразилась горечь?
А он подумал о незнакомой женщине, которая когда-нибудь станет его женой, и поспешил перевести взгляд на Мей — такую бледную и такую красивую, с пепельными волосами, рассыпавшимися по подушке.
Саид покачал головой.
— Я никогда не хотел покорности от тебя, Мей. Никогда.
Все мысли, сомнения и вопросы покинули Мей, когда Саид начал ласкать ее. Она обвила его руками, целуя шею, теплые плечи.
Саид чувствовал, что не хочет отпускать ее никогда, что готов всю жизнь скользить подушечками пальцев по атласу ее кожи, исследовать каждый изгиб тела. Для него это было новое ощущение: стремление продлить ожидание до тех пор, пока желание не достигнет таких головокружительных высот, что ни он, ни она уже будут не в состоянии противиться ему.
— Саид! — задохнулась Мей, когда его искусные прикосновения погрузили ее в омут эротических ощущений, которых ей никогда не доводилось испытывать, таких острых, что, если он не… — Саид!
— Ммм?..
Какое непередаваемое удовольствие доставляло ему лицезрение лежащей рядом с ним Мей, покорной, бессильной сопротивляться! Вид женщины, жаждущей его, еще никогда не заставлял биться сердце так, словно это действительно происходит впервые! Саид чувствовал, что еще немного — и она будет умолять его, но понимал также, что это оставит у него горький привкус. Поскольку он так же находился в ее власти, как и она — в его.
— Пора, — прошептал Саид в ее волосы.
Он вошел в нее не с такой неистовой силой, как впервые, в пустыне, когда казалось, что он умрет, если немедленно не соединится с ней. Они двигались слитно и синхронно; изящные изгибы белого тела дополняли и подчеркивали твердые четкие линии смуглого. Каждое его проникновение вызывало в Мей глубинный трепет, и все ее тело, казалось, светилось.
Саид чувствовал, что его захлестывает темная волна эротического ликования, и ему пришлось проявить все самообладание, чтобы удерживаться на краю. До тех пор пока ее спина вдруг не изогнулась, Мей не замерла, а затем не забилась в шелковых сетях восторга.
Только тогда он дал себе волю, и из самой глубины его души вырвался стон. Его тело сотрясали судороги удовольствия, до тех пор пока голова обессиленно не упала на мягкую грудь Мей.
Они продремали большую часть дня, а затем снова занялись любовью. И снова. И снова. И так до тех пор, пока Мей, усевшись на кровати со спутанными волосами, рассыпавшимися по плечам, не сказала:
— Саид!
— Ммм…
— Я голодна.
— Голодна? — Мысль о еде даже не приходила ему в голову — посреди такого пира чувств?! К тому же его наставник, когда их с Саидом отправили на несколько дней в пустыню, научил его сутками обходиться без еды, довольствуясь глотком воды и тем, что попадется под руку. Это было необходимое для жизни умение, которое могло пригодиться в любой момент.
— Как волк! — пожаловалась Мей.
Саид откинулся на подушки.
— Хочешь, чтобы мы позвонили и заказали еду?
Она собралась сказать «да», но затем кое-что вспомнила и промолчала. Ведь они пытаются стать обыкновенной парой, не так ли? А у обыкновенной пары, только что переехавшей в новый дом, нет свободных денег, которые можно выбросить на ветер.
— Нет. Давай приготовим что-нибудь здесь, — сказала Мей и отбросила волосы назад. — Ты ведь помнишь, я привезла с собой кучу продуктов?
Саид пожал плечами и довольно улыбнулся.
— Все, что бы ты ни приготовила, покажется мне пищей богов.
Мей сделала было движение, чтобы встать, но затем нахмурилась, поняв, что заранее согласилась с тем, что готовить должна она.
— Почему бы тебе не приготовить какую-нибудь еду?
— Мне? — спросил он. — Мне?!
— Да, тебе. Я же не требую, чтобы ты бегал голым по Лонг-Айленду. Просто сделай по чашке чаю и по бутерброду.
— По чашке чаю и по бутерброду, — повторил Саид с низким рычанием; будь он проклят, если признается, что никогда в жизни ничего не готовил!
Он спустил ноги с кровати и в чем мать родила встал перед ней. В черных глазах мелькнул насмешливый вопрос, когда Саид заметил, что Мей слегка надулась. Чисто провокационным жестом он положил руки на бедра.
— Уверена?
Мей облизнула губы. Значит, он, используя свою сексуальность, хочет увильнуть от приготовления бутерброда для нее? Куда же делось равенство?
— Совершенно уверена, — твердо ответила она, однако тут же легла на живот, чтобы он не заметил, как вдруг налились ее груди.
Саид отсутствовал так долго, что Мей уже подумывала, а не заснул ли он в кухне. Наконец он вошел с подносом в руках, однако так и не удосужившись одеться!
К удивлению Мей, бутерброд оказался вполне съедобным.
— Совсем неплохо, Саид! — воскликнула она.
Он бросил на нее свирепый взгляд.
— Не говори со мной свысока, Мей.
— У меня этого и в мыслях не было!
— О нет, было! — Его глаза сверкнули. — Вовсе не нужно быть кулинарным гением, чтобы отрезать два кусочка хлеба и положить между ними салат!
Очко в пользу Саида, с невольным восхищением подумала Мей, откусывая от самого вкусного бутерброда в своей жизни.
12
Жизнь с наследником престола совсем не похожа была на то, что представляла себе Мей. Хотя, что она вообще могла представить? Это ведь не тот опыт, примеры которому можно найти, порывшись в шкатулке памяти.
Было лишь единственное слово, которым она могла описать эту жизнь. Блаженство. Настоящее и полное блаженство.