Его голос звучал чересчур жизнерадостно.
Листья на деревьях за окном потемнели и потускнели. Они вяло повисли на ветках, еле покачиваясь от жарких дуновений ветра. Сад походил на пустыню: земля запеклась и пошла мелкими трещинами, как старый фарфор, посаженные Фрэнсисом растения уже начинали увядать. Молоденькая магнолия так и не прижилась. Все засохло.
Я снова позвонила Клайву. Секретарша ответила, что Клайв вышел. Она извинилась, но ее голос звучал как угодно, только не виновато.
* * *
Доктор Шиллинг действовала иначе. Она не врывалась ко мне, не совала списки фамилий, не заваливала вопросами. Только взглянула на мою руку, размотала бинт и коснулась пореза холодными пальцами. Сказала, что ей очень жаль, словно лично была виновата в случившемся. К моему ужасу, мне вдруг захотелось заплакать, но я не собиралась лить слезы перед ней. Ведь она только этого и ждет.
— Я хочу кое о чем расспросить вас, Дженни.
— О чем?
— О вас и вашем муже. Можно?
— А я думала, мы об этом уже говорили.
— Осталось выяснить некоторые детали. Вы не против?
— Нет, но... Послушайте... — Я поерзала. — Мне все это не нравится. Задавайте вопросы по существу, и я на них отвечу. Наверное, вы думаете, что я чокнутая, а я просто живу, как считаю нужным, ясно вам? И в вашей помощи не нуждаюсь. Обойдусь как-нибудь.
Доктор Шиллинг смущенно улыбнулась.
— Ничего такого я не думала, — попыталась оправдаться она.
— Вот и хорошо, — подытожила я. — Теперь все ясно.
— Да, — кивнула доктор Шиллинг, глядя в открытый блокнот.
— Так вы хотели расспросить про нас с Клайвом.
— Он редко бывает дома. Вас это устраивает?
— Да. — Больше я ничего не добавила. Я уже изучила ее уловки.
— Как вы думаете, Клайв верен вам?
— Об этом вы уже спрашивали.
— Но вы не ответили.
Я страдальчески вздохнула.
— Если детективу Стадлеру уже известен мой месячный цикл, значит, я могу представить вам отчет о нашей половой жизни. Когда родился Гарри, Клайв... завел себе другую.
— Другую? — Она вскинула брови.
— Да.
— И долго они встречались?
— Точно не знаю. Может, год. Месяцев восемнадцать.
— Срок немалый. Значит, у них все было серьезно.
— Но Клайв не собирался уходить от меня. Просто развлекался. Все мужчины одинаковы. Я очень уставала, часто нервничала, — я невольно коснулась кожи под глазами, — постарела...
— Дженни, — мягко перебила она, — когда родился Гарри, вам не было и тридцати.
— Какая разница!
— Вы тяжело переживали измену мужа?
— Не будем об этом. Извините.
— Хорошо. А еще женщины у него были?
Я пожала плечами:
— Наверное.
— Так вы не знаете?
— И не желаю знать. Свои дешевые интрижки пусть держит при себе.
— Думаете, у него все-таки были романы?
— Может, были, а может, нет. — Мне вдруг вспомнилось, как Клайв смотрел на Глорию. Я поспешно отогнала это видение.
— Значит, не знаете?
— Говорю же вам, не знаю.
— И вы никогда не спрашивали?
— Нет.
— Ничего не замечали?
— Ради Бога, хватит!
— Вас устраивает ваша интимная жизнь?
Я покачала головой:
— Простите, я не могу ответить.
— Ничего. — Она неожиданно смягчилась. — Как вы думаете, муж любит вас?
Я заморгала.
— Любит?
— Да.
— Это затертое слово. — Она молчала и ждала. Я собралась с духом и ответила: — Нет.
— Вы ему нравитесь?
Я встала:
— С меня хватит. Вы выслушаете меня, испишете пару листов в блокноте и уйдете, а мне с этим жить. А я не хочу. Клайв не посылал мне бритвы, это точно, так зачем столько вопросов? — У двери я остановилась. — Вам никогда не приходило в голову, что вы мучаете людей? Ну так вот, я очень занята, поэтому прошу меня простить...
Доктор Шиллинг ушла, а я застыла посреди гостиной. Я чувствовала себя так, словно меня перевернули вверх ногами и вытрясли на пол все, что было внутри.
Глава 9
Я услышала, как шелестят за окном листья. Мне хотелось распахнуть окна, впустить ночной ветер в комнату, устроить сквозняк, но я не могла. Нельзя. Все закрыто и заперто. Безопасность превыше всего. Воздух в доме был затхлым, несвежим. Тяжелый, удушливый, мертвый воздух. Меня заперли в этом доме, отрезали от мира, и я вижу только, как в доме воцаряются хаос и запустение: отклеиваются обои, сиротливо ютятся под потолком незаконченные лепные карнизы, между половицами видны черные страшные дыры. Пыль, грязь, обломки давнего прошлого пробиваются на поверхность. Все пошло прахом, вдребезги разбились мои мечты об уютном доме: прохладно-белом, лимонно-желтом, светло-сером, травянисто-зеленом, с шахматной плиткой в холле, с огнем за чугунной каминной решеткой, отбрасывающим тени на пушистый кремовый ковер, роялем и букетом гладиолусов на полированной крышке, круглыми столиками и хрустальными графинами на них, моими рисунками на стенах, лужайкой и изящно подстриженными кустами за окном.
Я обливалась потом. Перевернула подушку, отыскивая на ней местечко попрохладнее. За окном шуршали ветки. Грязно-оранжевый отблеск уличных фонарей лежал на потолке. Я различала силуэты мебели в комнате — мой туалетный столик, кресло, высокий платяной шкаф, бледные квадраты двух окон. Клайва все еще нет. Который час? Я села на постели и прищурилась, вглядываясь в светящийся циферблат будильника. Семерка раздулась, превратилась в восьмерку, а та усохла до девятки.
Половина третьего, а Клайва еще нет дома. У Лины выходной до завтрашнего утра, она осталась у своего приятеля. Во всем доме, в этих пустых разлагающихся комнатах только я и Крис, у дома — полицейская машина. У меня ноет палец, пересохло в горле, саднит глаза. Уснуть невозможно.
Я поднялась и отразилась в длинном зеркале, похожая на призрак в своей белой ситцевой ночной рубашке. Босиком прошлепала в комнату Криса. Он спал, согнув одну ногу в колене и раскинув руки, словно балетный танцор. Одеяло валялось на полу. Волосы прилипли к влажному лбу, рот был слегка приоткрыт. «Надо бы отвезти его к моим родителям, в Хассокс, — подумала я. — И самой пожить там, подальше от этого ужаса. Можно просто взять и уехать, сесть в машину и покатить прочь. А почему бы и нет? Что меня здесь держит? Как я раньше не додумалась?»
Я вышла на лестничную площадку и посмотрела вниз. В холле горел свет, в комнатах было темно. Я судорожно сглотнула. У меня вдруг перехватило горло. Глупо. Но это же глупо, глупо, глупо! Я в полной, абсолютной безопасности. Снаружи дежурят двое полицейских, все окна и двери заперты на все замки. На нижних окнах — уродливые чугунные решетки. Установлена система сигнализации. Стоит в дом кому-нибудь войти — в саду зажгутся фонари.
