А ее отец, письма которого в последнее время свидетельствовали о возраставшем успехе и подавали надежду, что он возвратится в конце текущего года, отец, о котором она так тосковала год тому назад — бы я ли он забыт? Нет, не забыт, но смещен на второе место. Она часто думала о нем и считала себя виноватою пред ним. Если б он в это время возвратился, чтоб ободрить и утешить ее, она, может быть, нашла бы в себе силы бороться с своим горем и заглушить его. Отец в былое время был для нее всем — отцом, матерью, товарищем, другом, и радость свидания с ним заставила бы померкнуть другой образ и он стал бы только воспоминанием о прежнем страдании. Но отец ее приезжал, и она продолжала думать о Губерте Вальгреве.
У ней не было никакой надежды, не было даже надежды увидеть его опять когда-нибудь, и день за днем просыпалась она в туманные ноябрьские утра с невыносимой пустотой в душе. Эти пробуждения были даже тяжелее, чем в дни разлуки с отцом. То горе даже в лучшее время было облегчено надеждой; настоящее было безнадежно.
Однажды после обеда, в начале ноября, тетка послала ее к Кингсбери с поручением в единственную лавку этой деревни, надеясь сколько-нибудь оживить ее прогулкой на свежем воздухе.
— Что бы она ни делала, только бы не сидела уткнув нос в книгу, — сказала мистрис Редмайн, считавшая всякое чтение, кроме Библии по воскресеньям, более или менее вредным занятием.
Грации пришлось идти по той же самой дороге, по которой она так часто ходила с ним, на которой он в первый раз подошел к ней, возвращаясь из церкви. Как она все это хорошо помнила! Вид местности с тех пор очень изменился, но не к худшему. Темные вспаханные поля, золотые, красные и бурые оттенки еще не снятой жатвы, даже сорные травы в изгородях, и водяной щавель в оврагах и роса, которую не в состоянии было высушить ноябрьское солнце, все это вместе было прекрасно. На перекладине небольшой калитки, чрез которую ей надо было пройти, громко пела красношейка. Девушка остановилась и смотрела несколько минут грустными глазами на веселую птичку.
«Желала бы я знать, бывает ли горе у птиц», — сказала она, тихо отворяя калитку.
Она вышла в узкую лощину, окаймленную двумя запущенными изгородями из высоких густых кустов ежевики, орешника и боярышника, разросшихся на высоких склонах, изобиловавших в апреле подснежниками. При самом входе в эту лощину девушка внезапно остановилась и тихо вскрикнув прижала руку к сердцу, забившемуся невыносимо.
Вдали виделась фигура приближавшаяся к ней, фигура высокого мужчины, образ преследовавший ее дни и ночи, Губерт Вальгрев; он, очевидно, узнал ее и ускорил шаги.
Она сумела бы встретить его прилично, если бы он пришел в Брайервуд и она была сколько-нибудь приготовлена к встрече с ним; но теперь самообладание покинуло ее, она упала на его грудь и зарыдала истерически.
— Милая моя, милая!
В течение нескольких минут он не мог произнести ничего кроме этих слов, но старался успокоить ее как испуганного ребенка и терпеливо дождался, пока не стихло ее волнение. Тогда он тихо поднял ее голову и взглянул на ее лицо.
— Что это, Грация? — воскликнул он с испугом.
— Как вы изменились?
— Изменилась? — спросила она с слабою улыбкой.
— Я была не совсем счастлива в последнее время.
— Почему же, милая? Разве что-нибудь случилось в Брайервуде?
— О, нет, там все здоровы, и отец мой пишет самые утешительные письма, но…
— Но что же, Грация?
— Я так глупа, так малодушна! Я не могла совладать с собою, я думала, что никогда не увижу вас опять.
— И вследствие этого были несчастны?
— Да.
— А видеть меня, быть опять со мной, быть моею навсегда — было ли бы это счастием?
Она подняла на него глаза с невыразимою нежностью.
— Вы знаете.
— Так это будет, Грация.
— Но ведь это невозможно! Вы должны жениться на другой.
— Она не будет стоять между мной и этим любящим сердцем, — сказал он обнимая ее и глядя на нее с гордою, счастливою улыбкой. — Будь она в десять раз более то, что она есть. Грация, она не могла бы помешать нашему счастию, так как вы остались верны мне, а я люблю вас всем сердцем.
— Осталась верна вам, — повторяла она грустно, я только о вас и думала с тех пор, как вы уехали.
— А я всеми силами старался забыть вас, Грация, и не мог. Я дал себе зарок никогда не встречаться с вами, но ваше милое лицо было постоянно предо мной. Оно преследовало меня дни и ночи, и наконец после такой долгой и тщетной борьбы, я вернулся к вам, надеясь, что вы мне изменили, Грация, и решились выйти замуж за фермера и что мне придется уехать разочарованным и освобожденным от моей любви. Изменили вы мне, Грация? Не стоит ли между нами какой-нибудь краснощекий фермер?
— Фермер! — воскликнула девушка с презрением. — Если бы сам сэр Френсис Клеведон сделал мне предложение, я отказала бы ему ради вас.
Губерт Вальгрев тихо вздрогнул.
— Сэр Френсис Клеведон, — повторил он. — Почему этот человек пришел вам в голову?
— Об этом человеке я часто думала, когда не знала вас, — отвечала она с улыбкой. — У каждой женщины есть герой, и сэр Френсис был моим героем, хотя я ни разу не видела его.
Лицо мистера Вальгрева, сиявшее пред том счастием и торжеством, внезапно омрачилось.
— Вы никогда не видали его? В таком случае я не имею основания ревновать. Он, вероятно, красивый мужчина, потому что судьба не знает меры своим щедротам, если захочет быть щедрою. Ее фавориты ни в чем не нуждаются. Но не будем терять время, говоря об этом человеке, Грация, у нас есть более интересная тема. Милая моя, правда ли, что вы любите меня, что это бледное лицо изменилось от тоски по мне?
— Другой причины не было, — отвечала она застенчиво.
— И вы моя, Грация?
— Вы это знаете, — отвечала она, подняв на него глаза, тронувшие его до глубины души своею невинностью. — Я ваша, если вы решились пожертвовать теми надеждами на будущее, о которых вы говорили, и отказаться от богатой невесты.
— Возлюбленная моя, я почти всем готов пожертвовать для вас.
— И вы женитесь на мне? — спросила она нерешительно, и яркий румянец разлился по ее лицу. Даже в своем маленьком мире она успела узнать, что любовь не всегда ведет к браку. Во всякой деревне есть свои рассказы об обманутой любви и непостоянстве мужчин, и в Кингсбери были такие рассказы, и Грация их слышала.
— Я сделаю все, что обязан сделать честный человек, моя милая. Я всеми силами буду стараться, чтобы вы были счастливы, если вы доверитесь мне.
— Разве я могу сомневаться в вас, — отвечала она, Я так люблю вас!
— Следовательно, чем скорее тем лучше?
— Что? — спросила она с удивлением.
