— Никогда не чувствовал себя лучше.
— Отдых, вот что сейчас для вас нужнее всего. Отдых! Вы его заслужили.
Дверь за ней наконец захлопнулась. Джарред молча смотрел ей вслед. Потом улегся на спину и уставился в потолок. Полежав немного, перевернулся на бок и принялся разглядывать стену.
“Я хочу свою жену”, — подумал он и радостно встрепенулся, почувствовав, как впервые за много дней в нем просыпается желание. Слава Всевышнему, этот его орган нисколько не пострадал и, похоже, находился в полной боевой готовности. Оставалось только отыскать возможность пустить его в ход. Но пока ему вряд ли стоило рассчитывать даже на поцелуй, поэтому если он хочет добиться успеха, то должен действовать с величайшей осторожностью.
Келси избегала его, причем делала это явно намеренно. Другого объяснения у Джарреда не было. Торопливой скороговоркой перечислив все, что случилось за день, она убегала к себе. Вот так-то! А у него сейчас не хватило бы сил, чтобы броситься за ней.
Первые дни после возращения из больницы, пока он лежал, она держалась совсем иначе. Но стоило ему встать, как Келси стала чужой, и это и злило и одновременно возбуждало его. К этому стоит добавить и то, что она сдружилась с Мэри Хеннесси — старуха, похоже, перенесла на Келси ту преданную любовь, которую некогда питала к Джарреду, и сейчас ее было просто не узнать. Все ее симпатии были исключительно на стороне хозяйки, а Джарред вдруг непонятно почему превратился в “персону нон грата” в собственном доме. Не то чтобы это тревожило его, вовсе нет. Наоборот, он только радовался, что две женщины наконец поладили и в доме воцарился мир. Любой поворот событий, благодаря которому он мог сблизиться с Келси, был только на руку Джарреду.
И все же он никак не мог избавиться от ощущения, что теперь он тут не более чем незваный гость, чьего ухода все с нетерпением ждут, чтобы с радостью вернуться к собственным делам.
Погруженный в раздумья, Джарред закрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон. Когда он снова открыл их, за окном уже сгущались сумерки, окутывая комнату тусклым серым светом. Джарред рывком приподнялся и тут же застонал от пронзившей ногу боли. Пришлось какое-то время переждать, пока она утихнет. Потом, осторожно встав на ноги, он ухватился за тянувшиеся вдоль стены поручни и медленно заковылял к окну, а после долго стоял, вглядываясь в серую гряду туч, алчно глотавших синеву неба, и в покрытую белыми барашками поверхность озера. Бесконечный дождь наконец перестал, температура упала так низко, что нынешний декабрь по всем приметам должен был побить рекорды предыдущих лет.
Несмотря на свое состояние, Джарреду приходилось признать, что ему еще повезло. Если не считать правой ноги, все было гораздо лучше, чем он мог надеяться. Недовольно хмурясь, он скосил глаза вниз, с угрюмым неодобрением разглядывая поврежденную ногу. Шорты, в которых он обычно делал упражнения, дюйма на три не доходили до коленей, а из-под них торчало нечто непонятное — какой-то кусок сырой говядины, вдоль и поперек исчерченный кривыми, грубыми стежками швов. Именно на это место пришелся основной удар. Переломанные, раздробленные кости срастались с томительной медлительностью.
“Однако тебе до чертиков повезло, старина! ” — с угрюмой усмешкой одернул себя Джарред.
Особые опасения внушала ему лодыжка. Уже сейчас было понятно, что вряд ли он когда-нибудь еще станет играть в теннис. Хорошо, если ему удастся обходиться без костылей. Подслушанная им фраза “… искрошилась в порошок” часто вертелась у него в голове, хотя, конечно, никому из окружающих и в голову бы не пришло сказать такое в его присутствии.
“Ченсу Роудену повезло куда меньше, чем тебе”. Прикрыв глаза, Джарред пытался вспомнить хоть что-нибудь о том, что непосредственно предшествовало катастрофе с самолетом. Впрочем, он делал это уже много раз. Час за часом проходили в тщетных попытках воскресить в памяти хоть что-то, что могло бы ему помочь. Однако все было темно. Единственное, что он смог вспомнить, это едва различимый, похожий на шум прибоя рокот чьих-то незнакомых голосов, высказавших уверенность, что он так и не очнется, смутное ощущение, будто он тонет, а потом — опять эта проклятая кухня, где подпольно изготовляли наркотики, этот исцарапанный, грязный стол с разбросанными по нему готовыми упаковками — и ничего, что могло бы подсказать Джарреду, кому все это принадлежит.
Мысленно выругав собственную память за то, что она по-прежнему продолжает шутить с ним шутки, Джарред проковылял по коридору, который вел в гостиную.
То, что Джарред ничем не мог помочь следствию, вызывало определенные проблемы. Во всяком случае, детектив Ньюкасл довольно резко заявил, что следствие ни на Дюйм не сдвинется с места, пока не будет доказано, что катастрофа произошла не случайно и преступление в самом деле имело место. По лицу его было видно: детектив нисколько не сомневается, что Джарред просто морочит ему голову. Скорее всего он вбил себе в голову, что Джарреду по какой-то непонятной причине нужно скрывать от него единственную деталь головоломки, которая могла бы расставить все по местам.
И как будто мало было того, что тело Джарреда было истерзано болью, а душа — непрестанными, мучительными сомнения, события на фирме стали разворачиваться совершенно непредсказуемым образом. Долгое его отсутствие, тем более что его никто не мог заменить, привели к тому, что в делах воцарился хаос. Джарред знал об этом со слов Уилла и Сары. Впрочем, это было известно каждому, кто имел хоть какое-то отношение к делам “Брайант индастриз”. Новое назначение Келси тоже прошло не слишком гладко. Весть о том, что теперь она отвечает за внутреннюю отделку строящихся зданий, была принята в штыки, а Келси, почувствовав это, принялась пропускать одно совещание за другим. Джарреду хотелось, чтобы она с первых дней оказалась в самой гуще событий, и мысль о том, что ей приходится непрерывно сталкиваться со все растущим сопротивлением, приводила его в ярость.
Мягкий звук закрывающейся двери гаража коснулся его слуха. Задумавшись, он не услышал шума подъезжавшей машины и только сейчас понял, что это Келси вернулась домой.
Ковыляя, словно разбитый параличом инвалид, которым он, в сущности, и был, Джарред кое-как добрался до лестницы и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз, размышляя, хватит ли у него сил встретить жену. А потом, стиснув от боли зубы, захромал по ступенькам.
— Всем привет! — радостно крикнула Келси, обращаясь к Мистеру Догу, вертевшемуся у ее ног. Немного успокоившись, пес вежливо уселся посреди кухни, всем своим видом показывая, что не хочет мешать, и только хвост, неистово подметавший пол, выдавал его нетерпение. После первой бурной встречи, когда она только появилась в доме, пес старался вести себя сдержанно. Он был явно рад видеть
Келси, но стал гораздо спокойнее. Возвращение хозяина сыграло в этом свою роль, и хотя он по-прежнему радовался ее приходу, однако теперь терпеливо сидел у двери, напоминая вышколенного дворецкого.
Фелис же, с трудом привыкавшая к переменам в их жизни, большую часть времени проводила в шкафу в спальне Келси. Сказать по правде, иной раз Келси жалела, что не может присоединиться к ней — до такой степени ей была ненавистна необходимость работать в “Брайант индастриз”! Раздражение Келси доходило до того, что ей порой казалось, что она начинает ненавидеть и всех тех, кто работает там вместе с ней. К ней относились как к шпионке, как к воровке, ничуть не скрывая, что не желают иметь с ней ничего общего. Единственным человеком, выказывавшим ей хоть какое-то подобие симпатии, была Гвен, личная секретарша Джарреда. Именно по этой причине, когда Гвен предложила ей пообедать вместе, Келси с радостью согласилась. Конечно, проще было бы не заезжать домой, тем более что времени оставалось мало, но в последние дни Келси немного беспокоилась за Джарреда. Судя по словам физиотерапевта, он семимильными шагами шел на поправку, однако до полного выздоровления было еще далеко. И мысль об этом не улучшала настроения Джарреда. Он становился брюзгой. Слыша, как он ворчит и сыплет проклятиями, Келси с трудом скрывала улыбку. Порой она чувствовала себя наседкой, но знала — стоит Джарреду только заподозрить, что в ее нынешнем чувстве к нему много материнского, как он тут же взбесится. Слишком долго он играл роль “сильного мужчины”, чтобы сейчас покорно принять тот факт, что их роли переменились.
