Мэйзи всю ночь прорыдала в его объятиях. Ей казалось, что она уже никогда не захочет замуж, пока не пришлось расстаться с человеком, в которого она влюбилась.
На следующее утро она пришла на работу позднее обычного и обнаружила, что Боб ждет ее у порога. Когда она отперла дверь, он принялся выгружать из фургончика утреннюю партию товара.
— Извини, я на минуту, — сказала ему Мэйзи и скрылась в служебном туалете.
Она еще не успокоилась после прощания с Патриком, севшим на поезд на вокзале Темпл-Мидс, и вот разрыдалась снова. Должно быть, вид у нее был еще тот, и она не хотела, чтобы ее постоянные клиенты заподозрили неладное.
— Никогда не приносите на службу личные неурядицы, — частенько напоминала работникам мисс Тилли. — Посетителям хватает собственных бед, чтобы переживать еще и из-за ваших.
Мэйзи глянула в зеркало: ее макияж весь растекся.
— Проклятье, — выругалась она вслух, сообразив, что оставила сумочку на прилавке.
Вернувшись в зал, Мэйзи чуть не упала в обморок от картины, которая ей предстала. Боб стоял к ней спиной, запустив руку в кассу. На ее глазах он запихнул пригоршню купюр и монет в карман брюк, тихонько задвинул ящик и отправился обратно к фургону за новым подносом пирожных.
Мэйзи точно знала, что посоветовал бы Патрик. Она вошла в чайную и встала рядом с кассой, дожидаясь возвращения Боба. На сей раз тот нес не поднос, а маленькую обитую кожей коробочку. Широко улыбнувшись, он встал на одно колено.
— Вы немедленно покинете это помещение, Боб Барроуз, — потребовала Мэйзи тоном, удивившим ее саму. — И если я еще когда-нибудь увижу вас поблизости от своей чайной, то вызову полицию.
Она ожидала потока оправданий или брани, но Боб только поднялся, выложил украденные деньги на прилавок и вышел, не сказав ни слова. Мэйзи без сил рухнула на ближайший стул, и тут же в чайную вошла первая официантка.
— Доброе утро, миссис Клифтон. Славная погода для этой поры!
18
Всякий раз, когда тонкий коричневый конверт падал в почтовый ящик дома номер двадцать семь, Мэйзи предполагала, что его прислала Бристольская классическая школа, а внутри, скорее всего, находится новый счет за обучение Гарри вкупе с «дополнительными расходами», как их предпочитали именовать муниципальные благотворительные учреждения Бристоля.
По пути домой она всегда заходила в банк и клала дневную выручку на рабочий счет, а свою долю чаевых — на отдельный, помеченный «Для Гарри», в надежде, что в конце квартала у нее наберется достаточно средств, чтобы покрыть очередную выплату в БКШ.
Мэйзи вскрыла конверт и, хотя и не могла прочесть каждое слово в письме, узнала подпись и, чуть выше, сумму: тридцать семь фунтов и десять шиллингов. Сбережений едва хватит, но после того, как мистер Холкомб прочел ей последний табель Гарри, ей пришлось согласиться с ним, что она удачно вкладывает деньги.
— Имейте в виду, — предупредил ее мистер Холкомб, — когда он окончит школу, расходы меньше не станут.
— Но почему? — удивилась Мэйзи. — После всей этой учебы ему будет нетрудно найти работу, и тогда он сможет сам платить по своим счетам.
Мистер Холкомб печально покачал головой, как если бы его не слишком усердный ученик не ухватил суть сказанного.
— Я искренне надеюсь, что после школы он решится поступать в Оксфорд изучать английскую литературу.
— И сколько на это уйдет времени?
— Года три, возможно, четыре.
— За этот срок можно выучить всю английскую литературу.
— Безусловно, достаточно, чтобы найти работу.
Мэйзи рассмеялась:
— Возможно, он станет школьным учителем, как вы.
— Он не такой, как я, — возразил мистер Холкомб. — Если строить догадки, я бы предположил, что он в итоге станет писателем.
— А писатель может заработать себе на жизнь?
— Определенно, если он успешен. Но если дело не пойдет, возможно, вы окажетесь правы, и он в итоге станет школьным учителем, как я.
— Было бы неплохо, — заключила Мэйзи, не заметив его иронии.
Она убрала конверт в сумочку. Вечером после работы, когда она зайдет в банк, нужно будет убедиться, что на счету Гарри есть не меньше тридцати семи фунтов и десяти шиллингов, прежде чем выписывать чек на всю сумму. Только банку выгодно, когда ты превышаешь кредит, как говорил ей Патрик. В прошлом школа время от времени давала ей две-три недели отсрочки, но Патрик объяснил, что той, как и чайной, тоже приходится подводить баланс в конце каждого триместра.
Мэйзи не пришлось долго ждать трамвая, и стоило ей занять место, как мысли вернулись к Патрику. Она не призналась бы никому, даже собственной матери, как сильно по нему скучает.
Но ее раздумья прервала пожарная машина, обогнавшая трамвай. Несколько пассажиров уставились в окно, провожая ее взглядами. Когда она скрылась из виду, Мэйзи вспомнила о чайной. С тех пор как она отказалась от услуг Боба Барроуза, заведение, по словам управляющего банком, начало при носить постоянную ежемесячную прибыль и к концу года могло даже побить рекорд мисс Тилли в сто двенадцать фунтов десять шиллингов, что позволило бы Мэйзи начать выплачивать пятисотфунтовую ссуду. Может быть, остатков даже хватит на новую пару ботинок для Гарри.
Она сошла с трамвая в конце Виктория-стрит. Перейдя Бедминстерский мост, глянула на часы — первый подарок Гарри — и снова вспомнила о сыне. Семь тридцать две: ей с лихвой хватит времени на то, чтобы открыть чайную и к восьми приготовиться обслужить первого посетителя. Ей всякий раз было приятно увидеть на тротуаре небольшую очередь, когда поворачивала табличку с «Закрыто» на «Открыто».
Перед самой Хай-стрит мимо нее промчалась еще одна пожарная машина, и теперь Мэйзи разглядела высокий столб черного дыма. Но лишь когда она свернула на Брод-стрит, ее сердце забилось чаще. Три пожарных машины и одна полицейская расположились полукругом перед самой чайной «У Тилли».
Мэйзи перешла на бег.
— Нет-нет, это не может быть «У Тилли»! — вскрикнула она.
Затем она заметила нескольких своих официанток, стоявших кучкой на другой стороне улицы. Одна из девушек плакала. Мэйзи оставалось всего несколько ярдов до того места, где прежде находилась входная дверь, когда дорогу ей преградил полицейский, не пустивший ее дальше.
— Но я владелица! — возмутилась она, уставившись на дымившиеся угли, оставшиеся от некогда самой посещаемой чайной в городе.
Ее глаза начали слезиться, и она закашлялась, когда ее окутал густой черный дым. Она увидела обугленные останки недавно сверкавшего прилавка и слой пепла, покрывавший пол там, где еще накануне, когда она запирала за собой дверь, стояли стулья и столы, застеленные безукоризненно белыми скатертями.
— Я глубоко сожалею, мадам, — настойчиво повторил полицейский, — но ради вашей собственной безопасности я вынужден просить вас присоединиться к вашим работникам на другой стороне улицы.
