Шоссе тут оставляет пригород позади и углубляется в лоскуток сельского пейзажа, отделяющий город от университета. Ограничение скорости до тридцати миль тут кончается; Говард прибавляет скорости. По обочинам – несколько высоких вязов, несколько обкорнанных живых изгородей, пара-другая перестроенных фермерских домов. Он снова смотрит на мисс Каллендар, которая так его провоцирует. Он говорит:
– Где вы живете?
– У меня есть квартира, – говорит мисс Каллендар. – Очень удобная квартира. С ванной; это очень удобно. И спальня с кроватью; и консервный нож с консервной банкой; и очень приятная жилая комната.
– И вам очень приятно живется в ней? – спрашивает Говард.
– Когда есть время, – говорит мисс Каллендар, – а его не хватает. В двадцатом веке, да еще на его исходе.
– Где эта квартира? – спрашивает Говард.
Мисс Каллендар поворачивает голову и смотрит на него. Она говорит:
– Ее трудно отыскать.
– Ах так, – говорит Говард, – а почему?
– Главным образом потому, что я никому не говорю, где она, – говорит мисс Каллендар.
– Скажите мне, – говорит Говард. – Мне вы должны сказать.
– Почему? – спрашивает мисс Каллендар с любопытством.
– Я надеюсь как-нибудь туда заглянуть, – говорит Говард.
– Понимаю, – говорит мисс Каллендар, – но именно такие случайные произвольные посещения я и стараюсь предотвращать.
– Но этого никак не следует делать, – говорит Говард.
– Нет, следует, – говорит мисс Каллендар, – иначе любой старый структуралист, или психолингвист, или христианский экзистенциалист, оказавшись поблизости, завернет туда. Стуча в дверь, звоня в звонок, желая снабдить тебя противозачаточным средством или втянуть в историю. Как поживает ваша жена, доктор Кэрк?
С правой стороны шоссе возникает вывеска университета – сугубо современными буквами, которые, как и столовые приборы Йопа Каакинена (к этому времени почти разворованные), составляют часть его современного стиля. Говард маневрирует, готовясь к повороту; позади него внезапно визжат тормоза.
– Так бы тебя и трахнул, – говорит Говард.
– Доктор Кэрк, – говорит мисс Каллендар, – мне кажется, вы хотите проделывать это со всеми подряд.
– Я имел в виду этого, сзади, – говорит Говард, встраиваясь в длинный ряд машин, ожидающих своей очереди свернуть в академгородок. – Но, конечно, я бы хотел.
– Хотели бы чего? – спрашивает мисс Каллендар.
– Трахнуть вас, – говорит Говард.
– Неужели? – говорит мисс Каллендар; ее глаза смотрят прямо перед собой, ее руки крепко сжимают зонтик. – О, но почему вы хотели бы совершить подобное действие, Доктор Кэрк?
Фургон сворачивает на подъездную дорогу, которая вьется по академгородку, дорогу, которая когда-то вела к елизаветинскому великолепию Водолейт-Холла. Громкий перестук по крыше фургона – залпы дождевых капель с каштанов вдоль одной стороны дороги; их ровесники по другую ее сторону были убраны, чтобы ее расширить, и заменены саженцами, которые с течением времени, если у времени есть течение, предположительно обретут былую величавость.
– По-моему, вы привлекательны, – говорит Говард. – По-моему, вы нуждаетесь в серьезном внимании.
– Насколько я поняла, вы занимались исследованиями в области сексуальности, – говорит мисс Каллендар, – и продолжаете работать над этой темой?
– А, с тем покончено, книга опубликована, – говорит Говард. – Нет-нет, это будет чистое удовольствие.
– Ах удовольствие, – говорит мисс Каллендар, – но в чем будет это удовольствие? Ну, конечно, моя очаровательная личность. Это разумеется само собой. Но я уверена, у вас есть и более высокие причины.
– Вы мне нравитесь физически, – говорит Говард. – И представляете собой серьезный вызов. Вас еще предстоит переубедить.
– А, понимаю, – говорит мисс Каллендар.
– Вы – сама провокация, – говорит Говард.
– Мне очень жаль, – говорит мисс Каллендар, – а вас вчера ночью спровоцировали?
– Вчера ночью? – говорит Говард.
– Когда я уходила, – говорит мисс Каллендар.
– О, это был мой долг как куратора, – говорит Говард. – Обязанностей ведь не оберешься.
– Но я не обязанность, я удовольствие.
– Совершенно верно, – говорит Говард. – Давайте поужинаем вместе.
– Ужин, – говорит мисс Каллендар.
– Нам следует узнать друг друга поближе, – говорит Говард.
Они проезжают между двух каакиненских общежитий слева и справа. Тойнби и Шпенглер; от них под проливным дождем тянутся вереницы мокнущих студентов, которые направляются с портфелями и учебниками к началу занятий в девять часов.
– Знаете, доктор Кэрк, – говорит мисс Каллендар, – не думаю.
– Но почему? – спрашивает Говард.
– Вы отправляетесь ужинать, и едите креветки под чесночным соусом, и совращаете либералов девятнадцатого века, – говорит мисс Каллендар, – пока ваша жена сидит дома и шьет. И вы искренне считаете, что это справедливо?
– Моя жена не умеет шить, – говорит Говард, – и она поступает, как хочет. Проводит грешные воскресенья в Лондоне.
– А вы сидите дома и шьете? – говорит мисс Каллендар.
– Нет, – говорит Говард, – на шитье у нас времени не
остается.
– Могу себе представить, – говорит мисс Каллендар. – Ну, с вашей стороны очень любезно меня пригласить, но я правда не думаю, что приму ваше приглашение.
Указатель «Р» с указующими стрелками. Говард сворачивает к автостоянке. Теперь видны главные корпуса университета: вверх-вниз, высоко-низко, стекло и бетон.
– Почему? – спрашивает Говард. – Я слишком стар? Слишком поспешен? Слишком женат?
– Не думаю, что я принадлежу к вашей среде, – говорит мисс Каллендар, сидя рядом с ним, сжимая свой зонтик. – Мне кажется, я понимаю, чем интересую вас. Я думаю, вы смотрите на меня как на маленькую немодернизированную загородную собственность, созревшую для подгонки под современные вкусы. Вы хотите подогнать меня под ту великолепную историческую трансцендентность, в которой ощущаете себя.
– Совершенно верно, – говорит Говард, – вы подавляемы, вы зажаты, вы еще даже не начали открывать себя. Я хочу открыть вас.
На автостоянке какой-то студент в «ровере-2000» дает задний ход, и Говард ловко въезжает в освободившееся пространство.
– Не думайте, что я не ценю этого, – говорит мисс Каллендар, – некоторые ведь просто хотят перепихнуться с тобой и забыть. А вы, кроме того, обеспечите мне спасение, полный курс постижения реальности. Однако я уже имею представление о реальности. Только она не совсем та же, что ваша.
