Арусяк плюнула в сердцах, понимая, что спасти брюки уже невозможно, и поплелась на кухню заваривать кофе. На кухне сидела Аннушка и выщипывала брови. Увидев дочь, она улыбнулась, отложила пинцет в сторону и стала воодушевленно рассказывать, какой распрекрасный сон она видела нынче ночью.
– Мы сидели с тобой и обсуждали, где и как пройдут торжества по поводу обручения, ах! – Аннушка закатила глаза.
Вскоре к восторженным рассказам жены присоединился счастливейший отец на свете – Петр Мурадян, который посулил Арусяк и свадебное путешествие, и квартиру в центре Еревана, и машину, и кучу других приятных вещей. Арусяк вспыхнула и заявила, что замуж выходить пока не намерена, тем более что у них с Вачаганом возникли некоторые разногласия во взглядах на жизнь, и ей необходимо время, чтобы понять, сможет ли она жить с таким человеком. Время ей было необходимо, чтобы выкрасть паспорт и деньги для покупки билета на самолет до Харькова. Петр пожал плечами и сказал, что им с Аннушкой хватило и нескольких часов, чтобы понять, что они любят друг друга и хотят провести остаток жизни под одним одеялом. Арусяк закусила губу и предложила дать ей хотя бы месяц, чтобы она могла получше присмотреться к своему будущему мужу. Аннушка поддержала дочь, сообщив, что семейство Сурика внушает ей подозрение, в частности Вардитер Александровна, да и сам Сурик, который весь вечер только и говорил об их трудном финансовом положении и намекал на то, что лишняя копейка им не помешает. Петр нахмурился, тяжело вздохнул и сказал, что дает дочери на раздумье месяц, и ни днем больше. Через месяц же он предполагает обручить молодых, а еще через пару месяцев – сыграть армянскую свадьбу по высшему разряду.
Но это была не единственная гениальная идея, возникшая в голове Петра. Подумав, что брак дочери – отличный шанс вернуться наконец-то на родину предков, он уже строил план по продаже своего ресторана и имущества в Харькове и переезда в славный город Ереван. Аннушка план мужа не одобрила категорически, поскольку перспектива жить рядом с родственничками мужа совсем ее не радовала. Впрочем, особо она не противилась, сказала только, что ей тоже необходимо время на раздумье. Сейчас же она пыталась разгадать загадку: отчего у ее любимой свекрови не случился понос после того, как она, разозленная донельзя выпадами в ее сторону при посторонних людях, подлила ей в кофе пурген. О том, что от поноса уже двенадцать часов страдает Вардитер Александровна, которая по ошибке выпила бабкин кофе, Аннушка не знала и гадала: было ли лекарство просрочено или у свекрови луженый желудок?
Тем временем Петр закурил сигарету, посмотрел на дочь и поинтересовался, где она была вчера вечером. Арусяк, надеявшаяся, что отец на радостях забудет о том, как дочь ушла за хлебушком, а вернулась через три часа без оного и в мокрых штанах, помялась и сказала, что в ближайшем магазине хлеба не было, а посему она отправилась в другой, где долго стояла в очереди.
Петр нахмурился и мягко поинтересовался у дочери, почему она пришла в мокрых штанах. Арусяк, понимая, что, если рассказать о приключении в камышах, отец больше не выпустит ее из дома (разве что выведет на прогулку на поводке), заморгала и сказала, что упала в лужу, когда возвращалась домой.
– А где хлеб? – продолжал допытываться Петр.
– Хлеб… а хлеб перед моим носом закончился, – соврала Арусяк.
Желая избавить себя от дальнейших расспросов, Арусяк допила кофе и уж было собралась пойти к Офелии и снова напроситься с ней на вернисаж, как на кухню вошел мужчина преклонных лет с огромным пузом, выпирающим из-под сорочки. Это был не кто иной, как Гарник Арзуманян – лиазор дома тридцать один по улице Тихого Дона.
Бари луйс, Гарник!
Причина, побудившая Гарника в столь ранний час прийти к своей соседке Арусяк, которую он не особо жаловал, была самого что ни на есть серьезного, можно сказать мирового масштаба. Гарник вот уже десять лет как следил за порядком в доме тридцать один по улице Тихого Дона и звался в народе лиазором. Лиазоров выбирали в ЖЭКе на общем собрании жильцов, когда стали заселять многоподъездную панельную девятиэтажку. От дома тридцать один на собрание явился один Гарник, и сам себя выбрал лиазором. На следующий же день он позвонил в дверь квартиры Арусяк и гордо заявил:
– Я лиазор, буду следить за порядком. Я должен осмотреть вашу квартиру.
Бабушка Арусяк, знавшая Гарника еще со времен их совместного проживания в бараке, хмыкнула и ответила:
– Ты, сволочь, на моего мужа кляузы писал, чтоб нам квартиру не дали, а теперь в гости напрашиваешься? Вон отсюда.
Двери бабушкиного дома закрылись для Гарника надолго, но иногда по старой памяти в гости заходила его жена – маленькая, юркая старушка тетя Вартуш. Тетя Вартуш была большой хвастуньей и могла день и ночь хвастаться всем на свете: красивой невесткой, шерстяными матрасами, идеальной чистотой в квартире, новыми коврами и еще много чем. Даже посещение больницы и сдача анализа крови были для Вартуш поводом для хвастовства.
– Вах, Арус-джан, – обратилась она к Арусяк-старшей на улице, – представляешь, сдала я кровь. Вызывает меня врач и говорит: «Какая ты чистая и аккуратная женщина, тетя Вартуш, у тебя даже кровь первой категории!»
Бабка Арусяк прыснула, но объяснять тете Вартуш, что кровь первой группы никакого отношения к чистоплотности не имеет, не стала. После этого Вартуш, попивая кофе с соседками, то и дело интересовалась их группой крови и, услышав о второй, третьей, четвертой группе, довольно улыбалась и сообщала, что в ее жилах течет кровь самой что ни на есть высшей категории.
И пока Вартуш судачила с соседками и женила сыновей, муж ее, Гарник, усердно следил за порядком, а попросту – везде совал свой нос и писал кляузы. Когда же сотрудники ЖЭКа пристыдили Гарника и сказали, что им нет дела до зеленых трусов, которые жительница десятого подъезда вывешивает над головой Гарника, запаха жареного лука и семечек из квартиры напротив, громкой музыки над головой лиазора, пяти любовников соседки Зары и всего остального, Гарник смертельно обиделся и стал писать письма самому президенту.
Президент как человек занятой на письма отвечать не спешил, но Гарник продолжал их писать в надежде, что когда-нибудь ему не только придет ответ, но и самого его вызовут на прием, где руководитель государства лично пожмет ему руку, потом представит к правительственной награде, после чего непременно назначит лиазором всего города Еревана, а может, даже и всей Республики Армении. Президент молчал два года, и Гарник, отчаявшись, отправился штурмовать посольство Америки. В посольство Гарника не пустили, хотя он пытался объяснить, что ему позарез нужен адрес президента Соединенных Штатов.
– Не знаю я его адреса. Вот так и пиши: Америка, Белый дом, президенту, – сказал охранник, которому Гарник до смерти надоел.
– Везде бардак, – плюнул Гарник и пошел домой.
Всю следующую неделю он составлял письмо американскому президенту.
– Ты что делаешь? – спросила его Вартуш, которая в два часа ночи вышла в туалет и увидела мужа, который сидел на кухне, склонившись над тетрадью.
