— Пойдешь?
— Да.
— Ты не боишься?
— Я назначила ему встречу в кафе.
— В котором часу?
— В два.
— А мама?
— Я ей ничего не сказала.
— Скажешь?
— Не знаю.
— Надо ей сказать. У меня такое чувство, будто мы ее предаем.
— Она этого не вынесет.
— Почему?
— Не знаю.
Помедлив, слово берет Коринна:
— Я с ней обедала… Мы говорили о «встрече»… Мама уверена, что тебе померещилось. «Он» ни за что бы не пришел, так она сказала.
— Почему?
— У нее это просто не укладывается в голове… Она боится, что «Он» снова объявится.
Да уж, все были в состоянии боевой готовности, когда этот человек возрождался из пепла.
— Вы как хотите, а я пойду в среду в два часа.
— Мне что-то не очень хочется идти…
— А я приду, но так, чтобы «Он» меня не увидел.
— Сядь за соседний столик. Все равно «Он» не знает тебя в лицо. Сможешь слушать наш разговор, а захочешь — подсядешь.
— Можно…
— Только ты уж садись так, чтобы я тебя не видела! А то я расхохочусь!
Мы с Жоржеттой смеемся, представив себе сцену. Это у нас осталось от детства. Когда что-то случается, мы смеемся. Когда нам не по себе — заливаемся как дурочки.
— Нет, прикинь! Ты говоришь ему: «Добрый день, Антуан» — и всю дорогу покатываешься со смеху!
— Нет уж. Если ты придешь, садись лицом к нему, а ко мне спиной.
— Ладно, сама решу. Я еще не знаю, приду ли.
— Ты иди одна, а мы, может быть, позже подойдем.
— Да, я тоже думаю, что так будет лучше. Представь: «Он» придет, а мы там все трое, да у него инфаркт будет. «Он» окочурится по нашей вине.
— А мама?
— Надо ей сказать.
— Я ей после позвоню.
Собрание продолжается в атмосфере всеобщего веселья. Мы воображаем все на свете и еще черт-те что. Например, что «Он» опрокинет на нас стол. Что «Он» псих…
— Если «Он» скажет хоть одно плохое слово о маме, я ему врежу.
— А я вырву ему язык.
— А я сделаю из него котлету и скормлю моему псу.
— Ха-ха-ха!
— А если «Он» полный идиот? Представляете, как нам будет противно?
— Зато будем знать, чего мы избежали!
— Скажем ему «Спасибо, что оставили все это при себе!»
— Ха-ха-ха!
— А если «Он» нас обложит последними словами?
— Я очень удивлюсь, если у него их запас больше, чем у меня!
— Ха-ха-ха!
— Как вы думаете, «Он» женился снова?
— Не знаю.
— А детьми «Он» обзавелся, как ты думаешь?
— Может, «Он» наделал детей по всему Лиону!
— Ты будешь говорить ему «вы»?
— Да… не знаю… А что, ты ему прямо так и скажешь: «Здравствуй, папа, передай мне, пожалуйста, горчицу»?
— Ха-ха-ха!
Мы строим самые бредовые предположения и отводим душу в безудержном хохоте.
— «Он» знал, что у тебя есть собака?
— «Он» не боится собак, уже неплохо.
— Может, «Он» вырос на ферме.
— Точно! Волк в овчарне!
— Три поросенка и серый волк!
— Три большие свинки!
— Ха-ха-ха!
— Вырос на ферме?
— Да.
— Мужлан!
— Ха-ха-ха!
Коринна разошлась. Она хохочет громче нас с Жоржеттой.
— Мужлан! Деревенщ-щ-щ-щина!
— Да, «Он» даже знает, как зовут мою собаку.
— Значит, «Он» читал твою книгу!
— Да… Наверно…
— Я представить себе не могу, чтобы «Он» заходил в книжный магазин…
— Я тоже. Чтобы «Он» покупал книги…
— И я тоже.
— Я вообще не могу представить, что «Он» ходит по магазинам.
— И я тоже.
— Я всегда думала: не может быть, чтобы «Он» зашел в овощную лавку и купил килограмм помидоров!
— Ия.
— Что же «Он» тогда ест?
«Он» носит бутылочно-зеленый свитер, «Он» имеет телефон, «Он» читает, «Он» ест.
* * *
— Я знаю, сегодня у тебя день «X». Желаю удачи, — сказала мне по телефону Лоранс.
Мама пыталась дозвониться мне каждые пять минут. Я не брала трубку. Боялась передумать.
Мне необходимо выйти. Пойду что-нибудь куплю. Что? Да какая разница. Мне хочется хотеть что-нибудь купить. Я просто не могу сидеть в четырех стенах гостиничного номера и ждать назначенного часа. Я уже отгрызла себе один ноготь. Еще, чего доброго, руку откушу.
— Добрый день, мадемуазель! — приветствует меня девушка на ресепшене.
— Дбрдень, — отвечаю я мертвым голосом.
— У-у-у, что-то вы сегодня не в духе! Или, не дай Бог, заболели?
— Нет-нет-нет-нет-нет.
Со мной все ясно, и одного «нет» хватило бы… Нет-нет-нет-нет-нет… Да, уж если девушка заметила, что я не в духе…
Надо быть спокойной. Невозмутимой. Сделать нейтральное лицо. Это здорово получается у Стефана, когда он идет по улице. Стефан владеет своим лицом, и голосом, и глазами — я это замечала, когда шла с ним рядом. И пробовала ему подражать. Не получалось.
У Стефана, когда он идет по улице, совсем другое лицо, не то, которое видят близкие ему люди. Ватное какое-то лицо. Если с ним заговорят, голос у него ровный-ровный, никакой, а уж глаза! И не глаза вовсе — просто органы зрения. Среди толпы Стефан ходит так будто он один.
— Это моя броня, защита от посторонних. Иначе ты слишком уязвим.
— И ты никогда ни за что не зацепляешься взглядом? Не слепой же ты!
— Я держу дистанцию.
— Зачем?
— Да чтобы не ткнугься носом в дерьмо! Так есть время на размышление.
Что ж, хотя бы понятно…
— В твоих глазах ничего нельзя прочесть!
— Это я нарочно. Пусть другой откроет карты первым. Как в покере.
— А я не умею играть, в карты… Только в батай.
— Ну вот…
— Что — вот?
Он не ответил мне. Его «ну вот» было словно решением вопроса, ключом ко всем моим терзаниям. «Ну вот…»
