Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
– Как только вы выучиваете наш язык, вы становитесь западниками. Западные и русские люди очень разные.
– Как мужчина и женщина? – спросил я.
– Ну, где-то так.
– Значит, мы можем влюбляться друг в друга, – сказал я.
– О, это пока еще да! – она с улыбкой закивала.
– У тебя прозрачный взгляд, Аннет.
– Я верю в это, Саша, – сказала она, произнеся мое имя с ударением на последнем слоге.
Я положил ей руку на колени. Чуть приподняв брови, она смотрела мне в глаза с проблеском нежности и усталого удивления. Я чувствовал тепло ее ног. Погладил ее колени и заскользил по шершавой и бархатной коже выше, под юбку. Затем с улыбкой поманил ее пальцем, и она, снисходительно прикрыв веки, поднесла мне свою голову – я вновь поцеловал ее в губы. Мой колодец открылся, вода хлынула в нее. По тому, как целуешься с женщиной, можно понять, как она поведет себя в постели. Мы нежно оторвались друг от друга и отвели назад головы. Как два земных шара, только что целовавшиеся взасос и теперь приходящие в себя. Бывает время, когда два таких мира не могут друг без друга, иначе умрут, пересохнут. Время душевной жажды.
– Как хорошо, – сказала она, все еще не открывая глаз. И добавила: – Мой друг Пушкин.
– Почему Пушкин? – удивился я.
– Когда я была маленькая, отец часто оставлял меня с няней, а она была русская, из семьи эмигрантов. Она читала мне сказки Пушкина на русском языке. Родители не знали об этом, няня боялась, что им это не понравится. Хотя, я думаю, она была не права. Когда я выросла, начала учить русский язык.
– А я почему Пушкин?
– Так. Россия на самом деле тяжелая. Но люди у нее бывают легкие. Пушкин легкий. От тебя тоже легкое впечатление. К тому же ты Александр.
– Знаешь, я как-то не очень люблю Пушкина. Больше Лермонтова.
– Лермонтов не очень русский писатель. Как и ты сейчас. Ты сейчас тяжелый, Саша. Но в тебе сидит маленький Пушкин. Как в каждом русском. И поэтому ты все-таки легкий слабый Пушик.
– Издеваешься? – с легкой улыбкой спросил я.
– Нет! – Аннет открыла глаза. – Я просто выпила, мне хорошо, и ты мне тоже нравишься. Мне сорок лет, кстати. Мы с тобой одного поколения. Так?
– В сущности, так. Мы родились, когда у вас начался рок-н-ролл, а у нас наши шестидесятники начали читать стихи.
– Почему тебе плохо? – спросила она.
– Как ты сказала?
– Так.
– Мне хорошо.
– Ты обманываешь. В сущности, можешь меня обманывать.
– Ну ладно. Мне не хорошо и не плохо. Мне никак. Мне сегодня исполнилось тридцать восемь, – сказал я.
– Вот как? В таком случае прошу прощения, что я явилась на твой день рождения без подарка.
Я поднял и притянул к себе ее ногу и положил к себе на колено, она уперлась пяткой мне между ног. Пошевелив пальцами, нога Аннет надавила мне на промежность.
– Ненавижу секс, – вдруг буднично сказал я.
Она промолчала.
– За то, что никогда не знаешь, есть в нем любовь или нет.
– Может, мы поищем любовь в нашем сексе… Может, найдем? – сказала она.
– Надоело искать. Лучше наоборот. Может, сначала лучше найти любовь и попробовать потом найти в ней секс?
– Так давно уже не бывает.
– А сразу? Одновременно – любовь и секс?
– Ты фантазер, – она взъерошила рукой мне волосы. – Если чего-то нет, то и нет. А если что-то есть, то оно есть сейчас…
– И надо этим пользоваться, – закончил я.
– В общем, так. Знаешь, мне тоже это не нравится. Мы ведь одного поколения романтиков, и я понимаю тебя.
– Романтиков? Да ну! – засмеялся я. – Романтиками были Леннон и Моррисон, те, кто делал вашу сексуальную революцию. А вы, европейцы моего поколения, – яппи.
– Леннон и Моррисон были язычниками, – сказала Аннет. – Вся культура тех лет – язычество. Но мы, кто родился в шестидесятые годы, – романтики. Люди не действия, а только воображения. Мы не состоялись в жизни, как и вы, русские, – сказала она с легкой улыбкой, глядя мне в глаза и тщательно выговаривая слова. Она походила на учительницу, терпеливо объясняющую урок.
Она продолжила:
– Мы, кто родился в шестидесятые годы, пристально смотрели на вашу страну и на вашу систему социализма. Мы не хотели становиться трудоголиками. Капитализм – это труд, который превращает человека в обезьяну. Мы оттягивали до последнего нашу капиталистическую взрослую жизнь. Когда ваша система рухнула, наша романтика тоже… провалилась в… тарта-ра-ры… Мир опять стал везде одинаковым. И мы пошли работать, чтобы просто жить, без идеи.
– А Бог? – спросил я.
– Бог на Западе рекламный продукт. Реклама Бога – на это у нас правительство тратит большие деньги.
Аннет достала из своего рюкзачка пачку «Житан», вытащила сигарету и закурила.
– Я не говорю, что ваш социализм был чудесным. Но это была попытка хоть что-то человечное сделать в человеке. Я смотрела много ваших фильмов. Фильмы о жизни среднего класса в СССР.
– Да, были такие, – кивнул я.
– Если ваши люди действительно жили так, как показано в этих фильмах, значит, вам удалось создать очень бескорыстных людей. Я думаю, тогда на Западе тоже была идея доброты, справедливости. И романтики. Сейчас нет.
– Потому что рухнул Советский Союз?
– Может, и не от этого. Но что-то исчезло. Точно исчезло. Сейчас живут ради семьи и денег. Но кажется, этого мало для смысла.
– Как в «Крестном отце», – сказал я.
– Что?
– Фильм такой был, «Крестный отец». Там бандиты тоже жили только ради семьи и денег.
– Эл Пачино? – сказала она. – Да… Но должно быть что-то еще. А этого нет. И не будет. По крайней мере, в нашей с тобой жизни.
Я помолчал. Такие разговоры-мысли выпивают много сил, но подчас радуют тем, что выход, кажется, вот-вот найдется. Но обычно он не находится.
– Знаешь, Саша, – Аннет прищурила глаза и приподняла подбородок, – я хочу сделать на твой сегодняшний день рождения подарок.
Она ткнула указательным пальцем себя в грудь.
В постели с Жанной д’Арк
Ее крик начал клокотать где-то внизу, будто сорвало бурным водным потоком невидимый клапан – и поток начал подниматься выше, затапливая все вокруг, трубя и ревя, как несущийся снизу вверх водопад. В этом звуке сначала тихо, а потом все громче закричали животные: носорог, тигр, слон, монстр, минотавр, – и лишь немного человек. Потом звук дернулся и выстрелил холодным фейерверком перед моим лицом, и тут же перешел в низкие хлюпающие стоны умирающего человека; наконец, несколько раз дернувшись в конвульсиях, Аннет затихла.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
