Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Я занималась йогой, потому что у меня было некое представление о той себе, какой я хотела бы стать: спокойной, стройной, духовной. Я купила специальные брючки для йоги и отрастила волосы, чтобы можно было завязывать хвост. Мой хвост никогда не выглядел таким гладким и шикарным, как у настоящих йогинь, но по крайней мере не давал моей дикой шевелюре с густым подлеском лезть в глаза. Мое представление о йоге ограничивалось идеей внешнего совершенства: все увидят, что я занимаюсь йогой, и уяснят себе мое превосходство. Но вот что случилось на самом деле: я занималась йогой и всё равно оставалась в глубокой заднице. Йога должна была сделать меня безупречной, но вместо этого лишь обнаружила скрытые слабости.
Фрэн начала учить нас строению тонкого тела и системе каналов и энергетических центров — нади и чакр, — управляющих течением праны, или энергии, в теле. О чакрах я, разумеется, и раньше слышала — в лексиконе хиппи это словечко было ходовым. А вот нади оказались в новинку. В некоторых аюрведических текстах говорится, что этих каналов в теле тысячи. Два главных — пингала и ида. Пингала — доминантный, солнечный, активный энергетический канал, который проходит по правой половине тела. Ида находится слева и имеет качества лунные, пассивные. Сушумна — центральный канал, идущий вдоль позвоночника. Эти каналы распределяют энергию по телу и соответствуют нервной системе.
Много лет спустя мне предстоит прочесть книгу о йоге, в которой будет написано: «Дрожь в физическом теле — признак пробуждения пранического тела». Что означает высвобождение энергии, прежде не используемой. Дрожь — признак жизни. Дрожать — значит быть человеком. Энергия течет по каналам с бешеной силой, и тонкое тело пробуждается. Дрожь — признак того, что мы несовершенны, а следовательно, еще не совсем мертвы.
Выполняя позу «король танца», главное — никогда, никогда не думать о «короле танца» Майкле Флэтли, иначе точно упадете. Второй важный момент: взгляд должен быть абсолютно неподвижным. Но даже тогда движение в позе присутствует. Вы вытягиваете руку перед собой, поднимаете ногу как можно выше, шатаетесь и балансируете, шатаетесь и балансируете. Все усилия, всё волнение, всё ваше несовершенство на виду. Но если делать позу в зале, полном людей, вы все будете далеки от совершенства.
Конечно, если вы решите оглянуться, то увидите очень красивую картину. Все эти руки, взлетающие к небесам, и ноги, тянущиеся к потолку, — целый зал натянутых луков. Дрожь будет заметна, но свойственна всем, поэтому простительна.
Натараджасана была красивой и волнующей позой. Я пока не могла завести руки за спину и ухватиться за стопу. Может, и не смогла бы никогда. Но когда я забывала о себе и поднималась в позу, меня охватывал экстаз. Я ощущала расширение пространства, выходила за пределы своей оболочки. Однажды для работы я проводила исследование психологии детских игр, и натараджасана напомнила мне слова русского детского психолога Льва Семеновича Выготского: «В игре мы словно становимся на голову выше, чем на самом деле».
Слепая женщина всё время падала. Ее подруга стояла рядом и ничего не делала, просто ошивалась неподалеку. Слепая падала на сторону, а ее подруга не двигалась с места и даже не дергалась — просто застыла с легкой улыбкой на лице. Никто бы никогда не подумал, что на самом деле она помогает слепому человеку, теряющему равновесие. Пока не заглянул бы ей в глаза. Она не сводила глаз с подруги, следила, всё ли с той в порядке.
А слепую, казалось, не волновали падения. Она снова вставала на коврик, вытягивалась во весь рост, делала глубокий вдох, сгибала ногу, хваталась за стопу и поднималась в позу, раскрывшись.
Ее подруга вполголоса спросила ее о чем-то, и та покачала головой, засмеялась и ответила громко, на весь зал:
— Как умею, так и делаю.
Сейчас мне иногда трудно вспомнить то время, когда мы с Брюсом были влюблены. Слишком уж много в последнее время у нас возникло разногласий, особенно по поводу работы.
Няня обходилась нам дорого, что создавало проблемы. Мы могли себе позволить приглашать ее лишь изредка. Десять — двенадцать часов в неделю. Это было мое рабочее время. Единственное, на что я могла рассчитывать. И теоретически, большего мне было не нужно. Теоретически. Мы так организовали нашу жизнь, что мне не было необходимости работать больше десяти — двенадцати часов в неделю. Это идеальный способ воспитания ребенка, решили мы. Но я чувствовала, что как добытчик в семье представляю всё меньшую и меньшую ценность, и с каждым месяцем и годом эта ценность уменьшалась.
В эти десять часов в неделю мне едва хватало сил собраться с мыслями и наваять что-то второпях, не говоря уж о том, чтобы закончить свои проекты. Я сотрудничала со странной подборкой из примерно двадцати СМИ, и кого там только не было — от «Новостей роли» (хотя в Северной Каролине я никогда не была) до журнала «Сан-Франциско». Я даже начала пописывать для «Йога Джорнал» — рецензировала для них серьезные книги о поиске своего пути и судьбы. Мне приходилось находить общий язык с самыми разными редакторами: в «Нейшн» моим начальником был капризный интеллектуал, в «Ньюсдей» — простодушные любители всякого чтива. Мне снилось, что я хожу на пикники с редакторами из «Ньюсдей». Они наверняка оценили бы мой картофельный салат.
Я стала ловить себя на том, что пытаюсь втиснуть работу в любой свободный промежуток времени. В час ночи я делала заметки в блокноте у кровати, за завтраком проходила собеседование по телефону, усадив Люси на колени, за столиком у двери в детскую балетную студию стучала по клавиатуре ноутбука. Всегда с отчаянием человека, не уверенного, сможет ли он уложиться в срок.
Однажды вечером, сдав рецензию, сплетенную из таких вот десятиминутных урывков, я лежала на диване и смотрела сериал. Но сюжет уплывал от меня. Тогда я решила, что не могу больше терпеть. Меня бесило, что я должна выпрашивать у Брюса дополнительное рабочее время, что предполагалось, будто он один у нас работает полный день, и точка. Я поклялась, что найду с кем оставить Люси и организую себе нормальный рабочий график.
Я выключила свой сериал и пошла сообщить об этом Брюсу, который в гостиной читал книгу на рецензию.
— Знаешь что, — сказала я, — я хочу больше работать.
Его глаза подернулись поволокой, как будто между нами опустился занавес.
— Тогда почему бы тебе не устроиться куда-нибудь работать по вечерам раз в неделю?
— Почему бы тебе не устроиться?
— Я и так работаю! — Он потряс своей книжкой и блокнотом, в котором делал заметки. Он всегда делал тщательные заметки, когда читал книгу. Меня это страшно бесило. Сама я рецензировала книги, пользуясь чудной сложной системой загнутых страниц, записок на полях и вороха напоминалок на салфетках. Его педантичные заметки казались ненужной волокитой и хвастовством: мол, посмотрите, какой я суперпрофессионал.
— Я слишком устаю, чтобы работать по вечерам, — сказала я. — Люси меня изматывает! С ней нелегко, между прочим!
— Я не могу нарушить свой контракт. Я должен нас обеспечивать. Я один. Без твоей помощи.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
