Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Я про себя отметила, что «матушка», по крайней мере, внешне была большим дипломатом.
– А все-таки, вы давно знакомы? Почему между вами такая неприязнь?
– Между нами ровно такая же неприязнь, как между прохожим и бандитом на ночной улице. Бандит подходит и вынимает нож. Отдай кошелек! Вы думаете, прохожий его ненавидит? Он думает, как спасти себя и свое имущество. Этой школе скоро восемьдесят лет. Я сама когда-то в ней училась.
Я быстренько подсчитала.
– Она была организована после революции?
– Она была организована два раза. Первый – действительно то ли в конце двадцатых, то ли в середине тридцатых, а второй – уже после перестройки.
– А в перестройку – что?
– Ничего. Закрыли. Работать стало некому. Старая моя преподавательница умерла, а новую найти долго не могли. Пока я сюда не приехала.
– А вы уезжали?
– Учиться. Я ведь закончила два института. В Москве и в Петербурге, – я ждала, что она еще что-нибудь расскажет о себе, но Лидия Васильевна, видимо, размышляла о другом.
– Вы же, наверное, понимаете – здесь люди не думают об искусстве. Да что об искусстве? Люди вообще не поднимают головы. Работа – огород – дом. Замкнутый круг. Счастье, если не пьют. Им никто никогда не говорил, что можно посмотреть и увидеть, что лес не всегда зеленый. Он может быть оранжевым, черным, синим… Люди не знают, что мир полон красок! Мои дети, – она опять взметнула кружевным рукавом, показывая на учеников, – всегда удивляются, когда я не только рассказываю им, но и показываю – землю, траву, небо… Вы только вглядитесь в то, что они рисуют! В их работах другой мир – он полон не только радости, он пропитан цветом. И светом… Вам кажется, что таким мир не бывает. Но он как раз и есть такой – разноцветный, противоречивый… А что эта Таисия? – Переход прозвучал для меня неожиданно. – Она только притворяется, что делает добро. На самом деле, это просто цифра – толстенькая черная цифра – вроде тройки. А может и шестерки… – прищурила Лидия Васильевна один глаз. – Кто ее знает, зачем она развела тут свою благотворительную деятельность. И женщины эти ее – вечно в черном, вечно считают… Целый отряд черных единиц.
Я вспомнила женщину, что кормила меня – и мне стало и неудобно, и досадно. Зачем я ела их окрошку? Еще расскажут об этом. И женщина та действительно была похожа на длинную нерадостную единицу. Но тут же я вспомнила решетчатую ограду и нищенку, что присела, навалившись на прутья грязной шерстяной шапкой. Вот ей уж точно не до цвета облаков – лишь бы не пошел дождь или снег.
– И вот представьте, – снова продолжала Лидия Васильевна, – при советской власти, когда эта церковь была закрыта, здесь работал музей. Водили детей – прямо с первого класса. Устраивали выставки, показывали само здание, росписи на стенах, иконы, чугунный крест, сброшенный после революции с колокольни, церковные книжицы. Когда церковь восстановили и отдали епархии, музей разорили. Кое-что, конечно, церкви передали, но иконы из музея Таисия забрала – не знаю, куда уж дела, говорит, что для молитв. Впрочем, ладно, пусть Богу достанется Богово. Если ее товарки действительно молятся на эти иконы – хорошо. Но ведь она выбросила на свалку старые крестьянские наряды, пояса и кокошники – якобы они так стары, что расползаются под пальцами. А это же такая была красота! Вышивка, кружево, бисер, кожа… Не надо хватать такие вещи лапищами своими! Но для Таисии имеет ценность только то, что стоит денег…
Я почему-то вспомнила, как сама стремилась в Москву. А эта Лидия Васильевна сидит здесь, в глубоком… захолустье и любуется на старинные кокошники…
– И вот из-за всего этого вы готовы лечь костьми? Вас это все держит?
– Держит. – Лидия Васильевна задумчиво выпустила вверх дым очередной сигареты. – И держит, и некуда податься… – Она задрала голову, будто разглядывая потолок. Глаза у нее были блекло-голубые, а белок в сеточке красноватых прожилок. Мне показалось, что она так сделала, чтобы не расплакаться передо мной.
– Кому я нужна? А здесь у меня родительский дом, старики и все тот же огород…
– «Матушка» мне говорила, что по вечерам здесь, в трапезной, бывают… – я сначала хотела дословно передать Таисино выражение – «оргии», но передумала и смягчила: – Ну, что-то вроде вечеринок?
– Если так разобраться, то их хоровые песнопения по вечерам тоже можно назвать вечеринками… – пожала плечами Лидия Васильевна. – Вечеринками или даже оргиями.
Видимо, «оргии» здесь звучали во всех инстанциях.
– Приходите вечером – все сами увидите и услышите, – закончила она.
Я подумала, что по случаю приезда корреспондента здесь можно устроить что-то вроде «пати» в русском стиле – с самоваром и булочками, и промолчала, не ответив на приглашение.
– Да, правильно говорят, – Лидия Васильевна усмехнулась, искоса взглянув на меня, – … мы тут курим. И иногда пьем водку. Нечасто, но бывает. Раз в неделю, по субботам. Детей здесь по вечерам нет, только взрослые. Что касается водки – пьем немного. А что еще пить? Кампари? Здесь это не пьют. – Она опять посмотрела на меня. – Но между прочим, – вверх взметнулся тонкий указательный палец, – никто никогда ее прихожанок и пальцем не тронул, а уж они как нас достают, несмотря на то что христианки! И помоями через окно обливали, и горящие головешки в дверь совали, чтобы нас, как они выражаются, «выкурить». Но ведь не знают, богомолки хреновы, что когда-то точно так же римские цари устраивали гонения на первых христиан. Получается, мученики-то мы?
Я украдкой посмотрела на часы. Мне позарез нужно было еще в администрацию.
– Если вы не возражаете, я все-таки загляну вечером, – я ощутила, что меня стало странно познабливать – то ли действительно было очень прохладно в этих толстенных каменных стенах, то ли слетела внутренняя уверенность, и я растерялась. Вдруг испугалась – не справлюсь. Мне не хотелось, чтобы получилась статья, каких и до меня были сотни.
Мы попрощались. Лидия Васильевна вернулась к ученикам, а я отправилась на улицу. День немного померк – солнце спряталось за набежавшее облако. Я вышла из церковных ворот. Стал отчетливо заметен мусор по обочинам дороги – пачки из-под сигарет, окурки, пластиковые бутылки… Нищенка спала, привалившись к ограде, опустив голову на грудь и широко расставив ноги в огромных пыльных зимних ботинках. Я обернулась. Сзади во дворе по выметенным дорожкам беспрестанно сновали черные «единицы», и мне показалось, что откуда-то, из места, невидимого мне, за мной наблюдают темные, пронзительные глаза «матушки».
Мой «москвичок» оказался на месте. Он стоял в стороне, у обочины, и огромные грузовики, громыхая, обдавали его пылью. Но водитель терпеливо ждал. Я обрадовалась ему как родному. Желтая кепка «липтон» лежала на переднем сиденье, как бы занимая мне место.
– В администрацию теперь, – сказала я, усаживаясь вместо кепки.
Мужичок подозрительно на меня посмотрел.
– Разрешение надо взять, – неопределенно соврала я, чтобы его не спугнуть, не уточняя ни какое разрешение, ни на что. Но мужичка мои слова, кажется, успокоили – русский человек знает, что каждый его шаг подлежит регламентации.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
