— Прекрасно! — воскликнул Гавриил и поспешно направился в сторону церкви.
Он был доволен. И ему было ясно, что приманка, которую он подкинул падре Ружичке во время благовещенского представления, оказалась соблазнительной. Рыбка попалась на крючок. Теперь ее оставалось вытащить из воды. Быстрым и резким движением, чтобы не успела сорваться.
Скорыми шагами вошел он в переполненный храм Святого иконописца Луки. С амвона окинул взглядом всех, кто теснился перед ним, а были здесь: офицеры; шайкаши, расставшиеся на этот день со своими веслами; крестьяне, оставившие скотину и поля; женщины, покинувшие кухни и стоящие в своей части храма с грудными детьми, сосущими замотанный в тряпочку и усыпляющий их мак; торговцы и ремесленники, оплачивающие в церкви свои постоянные сидячие места, отмеченные прикрепленными к спинкам эмалированными табличками с их именами; сборщики налогов; и совсем в стороне от всех, отдельно, греки, которые надеялись услышать от проповедника хоть какое слово на родном языке, что часто и бывало. Правда, не в этот раз. В тот день язык у иеромонаха Гавриила был острым и быстрым, как сабля.
— Братья мои во Христе, в светлый сей день скажу вам то, о чем ранее умалчивал, а теперь открою, так как следует вам услышать сие ради спасения душ ваших.
Все мы как воинство, что сражается темной ночью при слабом свете луны и ничего вокруг себя не различает. Ежели столкнутся ночью в море две галеры военные во время сильной бури, то слышны возгласы, шум, треск, стоны, удары весел по воде, рев волн, грохот от столкновения галер, выстрелы из ружей и пушек, крики дерущихся и рулевых, вопли раненых и всплески от падающих в воду тел. Вот так и мы изнуряем друг друга ненавистью, грыземся и стараемся столкнуть ближнего вниз в жестокой борьбе и распрях наших…
Но мнится мне, что исполнилось сегодня древнее писание и проклятие: каковы люди, таковы будут у них и пастыри. Те, что приходят к нам прямехонько из Рима. И не кто-нибудь, а самые видные, избранные и богатые, — но они-то хуже всех и есть, судьи, мытари, старейшины, церковные старосты, которые закону противятся и против закона восстают. Все их знают как самых уважаемых людей, а они занимаются ворожбой, торгуют святой водой, колдуют перстнями и волшебными словами, продают ни на что не годные заклинания. Всем известно, кто они и в каких церквях служат… Шли бы они туда, откуда приехали, недаром говорится: все дороги ведут в Рим. Скатертью дорожка!.. Говорю это священникам, а не камням. Хотя они скорее лавочники и трактирщики, чем лица духовного звания!.. А вам скажу, чтобы не оставались вы во тьме: ничего не стоят все их волхвования и помазания без чистой воды Богородичного источника здоровья, счастья и любви! Две ее груди — как две кисти виноградных! А в руках ее блюдо со сладкою пищей для нас! Обратимся же к ней…
Проповедь иеромонаха Гавриила вызвала столь же оглушительное эхо, какое могли бы произвести две галеры из этой самой проповеди, столкнувшись и пропоров друг друга посреди главной площади в Сентандрее. Слухи о ней облетели город и поплыли вниз по Дунаю, к Будиму и Пешту. Одни потом считали, что слухи эти на полпути завязли где-то в придунайской грязи, как и бывает обычно с вестями и слухами из небольших местечек, когда они, устремившись к большим городам, пропадают незнамо где. По мнению других, они распространились даже дальше. Но в одном были уверены все — в самой Сентандрее дело без нового зла не утрясется. Так оно и получилось.
На следующее утро оказалось, что храм Святого иконописца Луки осквернен. Кто-то забросил в окно над алтарной частью две овечьи головы и кости. Храм пришлось освящать заново. После этого духовник Киприян позвал иеромонаха Гавриила в приходский дом на разговор. Вопреки ожиданиям иеромонаха, учитель был очень краток.
— Не знаю, сын мой, виновен или нет тот, на кого ты обрушился в церкви с амвона и перед Богом, но ради твоего блага скажу только одно: никогда не выступай против тех, кто хуже тебя. С такими тебе не справиться. Такие всегда сильнее. Если уж ты и должен против кого-то выступить, то пусть это будет тот, кто лучше тебя. Такой с тобой не справится, такие не умеют побеждать тех, кто хуже их. А сейчас, сын мой и брат во Христе, тебе придется проверить, хуже тебя или лучше монах Ружичка.
6. Прием
Следующие несколько дней иеромонах Гавриил с нетерпением ожидал, каким будет следующий шаг падре Ружички. И долго ждать ему не пришлось. Казалось, что падре прислушивался и знал, что у людей время бежит быстрее, чем у птиц. Однажды утром Аксиния нашла Гавриила в церкви и вручила ему совершенно необычное приглашение из приходской канцелярии отца Ружички: это был роскошный пакет с печатью из ароматного воска, на котором стояли инициалы:
г. m. CR
Его преподобие монсиньор Карло Ружичка, сентандрейский настоятель прихода, приглашал на обед иеромонаха Гавриила, пострижника храма Святого иконописца Луки. В ближайший вторник, в четыре часа. В доме священника на Клисе.
Новость была необычной по нескольким причинам. Иеромонах ждал от своего врага чего угодно, но только не приглашения на обед. Кроме того, было крайне необычно, чтобы римско-католический священник звал к себе на неофициальный обед одного из монахов греческого вероисповедания. И наконец, хотя, казалось бы, это обстоятельство имеет несравненно меньшее значение, имелась и явная разница в возрасте между молодым иеромонахом и пожилым священнослужителем, который в иерархии своей Церкви занимал гораздо более высокое положение. И вот теперь эти двое должны были встретиться лицом к лицу и беседовать за накрытым столом. Кроме того, в голове иеромонаха Гавриила мелькнула тревожная мысль, что этот обед может оказаться весьма удачной возможностью для осуществления пугающего предсказания матери Аксинии.
Словно прочитав его мысли, Аксиния заметила, что на этот счет беспокоиться не следует, потому что готовить угощение будет она сама, своими руками, и он может быть уверен, что ничего угрожающего жизни его не ждет. Таким образом, Гавриил решил принять приглашение, но, правда, предварительно посоветовавшись с отцом Киприяном.
Тот заметил, что это благородный жест со стороны падре Ружички, который протягивает руку примирения после всего, что сказал о нем Гавриил в Вербное воскресение в храме с алтаря. Отказать ему было бы не по-христиански.
— Кроме того, — добавил Киприян, — митрополит отрекомендовал нам монаха Ружичку как доброго христианина и прекрасного человека, так что твой шаг в его сторону и встреча с ним дадут возможность загладить недоразумение…
Таким образом, в назначенный день иеромонах Гавриил отправился в сентандрейский дом священника на Клисе.
* * *
Было это в день поминовения святого апостола Симона Зилота. Прекрасное венское утро, спускаясь вниз по Дунаю, в Сенандрее превратилось в жалкий больной день. Проснувшись, отец Ружичка удивленно осмотрел из постели свою еще незнакомую ему сентандрейскую комнату. Наконец он нашел взглядом все свои вещи, они были вынуты из дорожных сундуков и расставлены и разложены по новому жилищу, что же касается приглашенного из Вены часовщика Антона, то его еще не было. Отец Ружичка спустился вниз и позавтракал в новой для себя столовой за столом под светильником со стеклянной шляпой-абажуром, с обода которого свисали украшавшие его серебряные вилки и ложки. Время текло медленно, и он принялся внимательно рассматривать свои ногти, покрытые белыми пятнышками.
