Когда синие подплыли к их Острову, в воду прыгнул 11-Иван и с неожиданной силой дотолкал плот до берега. Экс-синие и экс-оранжевые по очереди обняли друг друга (каждый с каждым). Их глаза были полны тревожной радости, слова приветствий звучали скупо — каждый понимал, что сейчас очень легко брякнуть фальшивку, которая немедленно будет замечена. Обнявшись и уже не отпуская друг друга, забавной четырехногой каракатицей, в сторону от всех откатились 1-Сергей и 2-Аня. Племена объединились.
Мужчины вынесли плот на берег и, используя его квадрат как фундамент, начали возводить дом (удивляясь своей сноровистой ловкости). В процессе не участвовал только Первый — заговорщицки улыбнувшись, он взглядом испросил у своего тезки извинения, и они с Аней удалились, чтобы вновь появиться уже к вечеру.
Когда они вернулись к весело шипящему и прыгающему костру Юнита и под беззлобные подначки приступили к еде (кое-что Надежде все-таки удалось, и еда ожидала их в половинках кокосов), Сергей удивился перемене настроения вокруг огня. Искренне приветливые взгляды Игроков теперь были холодно-оценивающими. Словно через тепло пламени они перебрасывали друг другу ядовитую змею. Каждый, получив ее в руки, старался как можно скорее перекинуть ее следующему, и смерть одного из них витала в воздухе. Формально объединившись под одним цветом, они оставались противниками, яд вражды отравлял радость встречи. Завтра утром их ждало испытание, и от того, кто уйдет после него, зависело все дальнейшее течение Игры.
Объединенное Племя большинством голосов «съело» 13-н, бессменную «наседку» Надежду. Это означало, что победили экс-синие, два тезки, два улыбчивых русских парня, в голубых глазах которых иногда вспыхивали искры жестокой злобы. Теперь они были вольны убирать или оставлять любого. Их голоса: 1-с, 4-с, 7-и, 14-с и ожидаемо примкнувшая к ним 9-н. Как ни странно, 2-а не захотела составить им компанию. Синхронный вздох двух Сергеев (который они испустили, услышав слова Анны: «Ребята, простите, но я так не могу»), зафиксированный микрофонами, стал на несколько дней хитом в «Третьем глазе» — Смотрящие снова и снова перематывали пленку, слушая это долгое «Оо-о-о-о-о-ох» с неизменным гоготом. В одном длинном звуке были причудливо смикшированы самые разнообразные эмоции, с преобладающей «Ну, (биип!) — бабы! Вечно от них жди подляны! (биип!)» Впрочем, это было несущественно. Следующим кандидатом на вылет стал 11-и.
Прошло две недели, в течение которых из Игры ушли 10-и, 14-с и 8-а. Уход 10-и заставил всех почувствовать себя не в своей тарелке. Он не дергался, пытаясь заслужить общее признание, ни на йоту не изменил своего поведения (после того как 4-с сказал ему: «Прости, Игорь, но ты следующий»). Он тихо собрал свои вещи, понырял за разноцветными ракушками и пожал всем руки на прощанье. Он вел себя достойно, вызывая лишь сочувствие, и от этого большинство, написавшее при голосовании его имя, потом долго ходило, опустив глаза долу. Последний (8-а), кажется, наоборот, стал считать хорошим тоном устраивать шумные скандалы, от которых, похоже, не получал удовольствия никто, даже он сам. Но остановиться тоже не мог. Два Сергея устроили ему «райскую жизнь», сопровождая каждое появление 8-а в пределах досягаемости тихим шелестом издевательств. Этот садизм тоже, казалось, был бесконтрольный — после очередного упражнения в остроумии Анна устроила своему жениху педагогическую головомойку, от которой тот просыхал сутки. «Не смей Так разговаривать с людьми!». 1-Серега покаянно крутил головой, поджимал хвост и закатывал глаза, но завтра все повторилось: «Хохол, иди учи попугаев мове!» Игра перевалила свой зенит, и некрепкие нервы 1-с были основательно измочалены. Едва завидев того, на кого можно было выплеснуть негатив, 1-Серега терял голову.
Игра, всемогущая Игра… В ней стала обнаруживаться неожиданная, сводящая с ума логика. Два друга, два тезки, два вождя — первый и четвертый Сереги вдруг откололись друг от друга. Черной кошкой оказался 11-и. В том, что судьба ему благоволит, не давая его «съесть», — был столь явный высший знак, что для Игроков с их постоянно пружинно взведенными нервами это стало пыткой. 11-и раз за разом выигрывал все испытания, за победу в которых полагалась неприкосновенность. Его невозможно было «съесть».
4-с был очевидным фаворитом Игры, кандидатом на звание Оставшегося. Уже давно они заключили с 1-с пакт о ненападении, основной идеей которого стало — дойти до конца Игры вместе, предоставив Судьбе выбирать между ними. Но ТОЛЬКО между ними. Единственным очевидным конкурентом был жилистый 11-и, студент Иван. Серега-Четвертый, поначалу относившийся к нему снисходительно, теперь имел все более и более бледный вид — один за другим уходили Игроки, линия зарубок, отмечающая дни до конца Игры, становилась все длиннее, а 11-Иван неизменно ходил с черным ожерельем на шее (знаком собственного «бессмертия»). Однажды (сразу после объединения) 4-Серега, валяющийся в хижине на куче спальников, с глумливой ухмылкой бросил в адрес неизменно возящегося с колкой дров Ивану: «Запомни, студент: кто не работает, тот ест!» Вспоминая теперь свои слова, он истово молился, прося Бога-над-Игрой простить его скверномыслие. Очевидно было, что, оставляя Ивана в Игре, судьба дает Четвертому наглядный урок добродетели. «Я все понял, я исправлюсь!» — шептал Четвертый вечерами, сам понимая убогую бесполезность таких молитв.
Он осунулся, снова стал терять вроде бы пришедший в стабильность вес. Глаза его все более походили на глаза бассета. Каждую ночь перед испытанием он не спал. Четвертый вел всю Игру, побеждая раз за разом, пока его дорога не совпала с дорогой Ивана. На узкой тропинке он оказался впереди, показывая Четвертому-Сергею узкую спину с цепочкой позвоночника. И тогда Четвертый принял решение — выбросить Ивана из Игры любой ценой, во что бы то ни стало. Этому и воспротивился его верный товарищ Серега-Первый. От природы обладая повышенной чувственностью, он лучше других ощущал незримые токи тайных законов и, смоля очередной один на двоих окурок, увещевал тезку: «Одиннадцатый достоин остаться. Нам нельзя ссучиваться».
9-н чувствовала себя в спокойной безопасности — первый раз с начала Игры. Сразу после унии она, на словах приняв сторону Тринадцатой, в последний момент нарушила клятву и проголосовала против нее. Свою ложь 9-н прокомментировала в камеру: «Я отомстила». Кому и за кого, было не очень понятно (за время Игры Девятка несколько раз перебегала от одного Игрока к другому, так что…). Этим мелким предательством она обязала 4-Серегу — ведь именно ее голос обеспечил перевес в сторону Сереги (а значит, и всех синих) на том Совете. Теперь он был обязан ей своей жизнью в Игре, что гарантировало ей безопасность.
Каждое утро она встречала с улыбкой. Оставаясь загнанной крысой почти всю Игру, теперь Девятка могла просто жить. Когда она договаривалась с Четвертым, то сказала ему: «Мне нужно отомстить за своих друзей, потом я смогу спокойно выйти». Сергей принял ее слова на веру. Ему, впрочем, ничего не оставалось. После этого Девятка не отходила от него ни на шаг, с верно-стью вассала сопровождая Сергея и Инну всегда и везде. Казалось, она готова мыть им ноги. Иногда Девятка ловила взгляды, полные брезгливости и презрения от Сергея-Первого и его ненаглядной Анны, но пока что жить ей это не мешало. Скорее, ее это радовало: «Взгляды — вот и все, на что их хватает. Ручки коротки!» — и ей снова становилось легко и уютно. Теперь она видела продолжение Игры отчетливо, как на кассете в видеомагнитофоне. После того как уйдут 10-и, 14-с, 8-а — настанет очередь и этой парочки. Радуясь их бессилию против нее, Девятка иногда чувствовала приступы злости. Но понять, что эта злость — естественное чувство, которое испытывает испачкавшийся в дерьме человек к тому, кто остался чистым, она не понимала. Или не хотела понимать — разум в который раз спасал ее от распада, гуманно позволяя забывать то, что она говорила и делала вчера. По-другому было нельзя — человек с таким грузом на душе может двигаться только в одном направлении — в дурдом. А Девятка просто ничего не помнила.
