Профессиональные усилия Боба почти никогда не пропадали даром. В его газету постоянно поступали негласные субсидии из компании «Уголь и железо» и из закромов Республиканской партии; те и другие редко отличались своими взглядами, а если и отличались, то их противоречия не были непримиримыми. Жителю города, пожелавшему узнать, какую именно машину водит Боб Хукер, вовсе не надо было заглядывать к нему в гараж — ему достаточно было взглянуть на рекламу «Стандард», и правильный вывод напрашивался сам собой. Боб Хукер освоил профессию журналиста во времена, когда сотрудникам газеты выдавались железнодорожные проездные. И теперь, как редактор и издатель газеты, он считал, что ему положены соответствующие льготы в отелях, на пароходах и в прочих заведениях, ценивших добрую волю прессы. Если ему хотелось заполучить билет на соревнование борцов тяжелого веса в другом городе, он посылал заявку через Юнайтед Пресс или газетные синдикаты. Он редко просил об одолжениях такого рода для себя самого, но парой билетов на чемпионат по бейсболу, подаренных кому следует, можно было добиться немалого. Он и его жена с легкостью подписывались под счетами в отеле «Джон Гибб» и практически никогда в клубе «Лэнтененго», где за все приходилось платить. Но даже в клубе «Лэнтененго» Боб умудрился договориться с одним профессиональным игроком в гольф, которого Хукер пообещал упоминать во всех репортажах о мероприятиях по гольфу, чтобы тот, в свою очередь, обеспечивал Боба бесплатными мячами и метками, чисткой клюшек и еще кое-чем в придачу. Не забыл он и о том, что его жене причитаются особые скидки от владельцев магазинов. Хукер знал кое-что о наценках на товары, и когда его жена покупала себе платье, костюм или меховые изделия, она платила не магазинную, а реальную цену этой вещи. И хотя владелец магазина при этом терял небольшую сумму, заключавшуюся в разнице между магазинной ценой и истинной ценой изделия, эта потеря отражалась в различии иного порядка: хозяин либо благоприятным образом упоминался в светской хронике, либо не упоминался в ней вовсе. Однако все подобного рода услуги допускались лишь между издателем и соответствующим лицом. Любого репортера, пойманного во время подкупа, мгновенно увольняли. Бутылка виски или коробка конфет на Рождество дозволялись, но более серьезные услуги не разрешались даже тем, кто занимал самое высокое положение. «И чтобы никаких взяток», — заявлял Боб Хукер каждому новому сотруднику.
Когда-то кабинет Боба Хукера — в точности как муниципальный офис мэра — был полон фотографий и сувениров. Но не в 1945 году. За несколько лет до этого, вернувшись из поездки в Дейтону-Бич, Хукер обнаружил, что в его отсутствие жена вторглась в святая святых и полностью обновила обстановку в его кабинете. Весь пол был застелен ковровым покрытием, вдоль стен установлены книжные полки, а возле окна — массивный письменный стол и кожаные кресла. Его старенький «ремингтон» десятой модели в этой новой элегантной обстановке выглядел довольно нелепо, но у его жены хватило мудрости понять, что эта пишущая машинка такая же неотъемлемая часть его комнаты, как макет автомобиля «Модель Т» в кабинете Генри Форда, крохотный паровоз в кабинете Самуэля Воклейна, катер в офисе Гара Вуда или набор инструментов в офисе Уолтера П. Крайслера. На этом «ремингтоне», второй пишущей машинке в его жизни, наследнице модели «Смит премьера», было напечатано не меньше двух миллионов собственных слов Боба Хукера. Эта машинка была одним из немногих предметов, перекочевавших из старого кабинета. Фотографии Герберта Гувера и Калвина Кулиджа, Эндрю Меллона[18]и Майка Слэттери, Джо Чапина и Джорджа Горация Лоримера[19], Э. Т. Стоутсбери[20]и Джин Танни[21],а также миссис Роберт Хукер (Китти) были вставлены в синие, из тюленьей кожи, рамки и размещены в стратегически важных точках кабинета, в которых посетители их мгновенно замечали. Остальные же фотографии — политиков, спортсменов, одноклассников Боба Хукера, членов Национальной гвардии, камнедробилки, высоковольтных вышек, первого запуска печатного пресса газеты «Стандард», — а также карикатуры и письма от важных лиц из кабинета убрали и поместили на хранение в подвал городского дома Хукеров, чтобы впоследствии развесить их в загородном доме, в маленьком кабинете издателя. Кабинет этот уже обшили сосновыми панелями, но фотографии и сувениры пока еще хранились в подвале.
Боб Хукер, будучи литератором, позволял себе некоторую эксцентричность. Во-первых, он коллекционировал курительные трубки. Во-вторых, он брился опасной бритвой. И еще он ходил в высоких ботинках со шнурками, носил на запястье обычные часы, а помимо них еще и карманные часы, которые для форса заводились ключом. В странностях Хукера не было ничего опасного, к тому же он знал, что от него, литератора, никто не ожидает сходства с остальными смертными. Еще одной незначительной экстравагантностью Хукера было его настоятельное требование, чтобы у него на столе стоял старомодный телефонный аппарат. Аппарат привлекал к себе внимание, а Бобу он не стоил ни гроша. Телефон зазвонил, и Боб поднял трубку (в это время суток к нему пропускали звонки только важных персон).
— Это звонит мэр, — сказала телефонистка.
— Соединяйте, — сказал Боб Хукер. — Здравствуйте, мэр.
— Здравствуйте, Боб, — сказал Конрад Йейтс. — Я тут сижу у себя в кабинете и думаю о Джо Чапине.
— Да-да, — сказал Хукер. — Память о нем останется с нами на долгие, долгие годы.
— Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Об этом самом и хотел.
— О чем же именно, мэр?
— О памяти. Памяти о Джо. Вы знаете, что Джо Чапин удержал меня в Гиббсвилле?
— Ну… думаю, что знаю. Вы мне, кажется, что-то такое рассказывали.
— Около тридцати пяти лет назад я надумал перебраться в большой город, а Джо меня отговорил.
— Да-да, отговорил вас. Что ж, мэр, для вас это обернулось удачей, и для Гиббсвилля тоже.
— Спасибо, Боб. Приятно это слышать.
— И это правда. Вы многое сделали для города, да и город, похоже, сделал немало для вас.
— Я тогда был еще мальчишкой, и если бы Джо Чапин не отговорил меня уезжать, я бы сейчас жил в Филадельфии и был жалким деревенским дурачком.
— Понимаю. И что же у вас на уме? Я догадываюсь, что вы к чему-то клоните.
— Точно, Боб. Я хочу собрать несколько человек и предложить им сделать что-то в память о Джо. Вас, Генри Лобэка и Майка Слэттери. Артура Мак-Генри. Я не хочу приглашать Дженкинса и этого нового школьного начальника, который был там сегодня. Только нас, старичков, которым Джо был приятелем.
