— Где Маринка? — негромко спросила Таня. На меня она не смотрела. Она не сводила взгляда с Жорика. Он тоже смотрел на нее — и улыбался.
— А вот это я люблю, — сказал он. — У нас, может быть, и газовый баллончик в сумочке?
Наконец-то его рожа раскраснелась, и он перестал быть похожим на распухший труп.
— Вы где служите, девушка? — спросил он заинтересованно. — В паспортном столе? Ах, нет. Наверно, по малолетним правонарушителям специализируетесь. Да и то, наверно, в карьере обходят. По одежке вижу.
На мгновение я решил, что Танька обидится. Но это было не так.
— Я тоже много чего вижу, — отвечала она. — Чтоб вы знали, дорогой господин спонсор: ваш знакомый директор интерната уже под подпиской о невыезде. Поскольку по ряду причин в зону он очень не хочет, он будет разговорчивым.
Жорик шлепнул ладонью по столу.
— Вот так даришь детям счастье, и никакой благодарности, — заявил он. — Послушайте, девушка. Хватит тупить. Вы хотите нормальной жизни? Старшим инспектором хотите быть? Один звонок, и у вас — кабинет и кресло кожаное.
— Где девочка? — упрямо спросила Танька. — Я без нее не уеду.
— А вы оставайтесь. — Жорик широким жестом обвел окрестности и чуть не смахнул бокал. — У нас тут весело бывает. Всяко лучше, чем на ваших вечеринках в ДК милиции.
— Я бы на вашем месте не веселилась.
Вот странно: Жорик и вправду вдруг стал серьезным. Даже надпись «Versace» на его брюхе отчего-то съежилась.
— Окей, я вас понял, — медленно произнес он. — Ну что же. Придется порешать вопросы…
Ледяные мурашки побежали у меня по спине. Его заплывшие мутью глаза ворочались в глазницах, не останавливаясь ни на ком. Я помнил этот его взгляд. Такой взгляд был у него уже в его пятнадцать. Блуждающий взгляд убийцы.
Я посмотрел на Таньку и слегка охренел: она улыбалась. Одними губами. Но все же она улыбалась.
Точно так же, наверно, она глядела на своих трудновоспитуемых малолетних воров и насильников. Переделывать их бесполезно, знала она. Можно только переломить их волю.
— Дело уже у федералов, — бросила она. — Мы не увлекаемся самодеятельностью.
Мне показалось, что Георгий Константинович на мгновение утратил самоконтроль. Это длилось недолго; правильнее сказать, недолго длилось мое заблуждение. Его жирные пальцы разжались, на губах зазмеилась скверная улыбочка. Но муть из глаз пропала. Теперь он был спокоен, даже очень спокоен.
Он запустил руку в карман и вытащил тонкий дорогой мобильник.
— Маринчик, — сказал он в трубку, и мое сердце сжалось. — Выйди, киска. Да. Так получилось.
«Так получилось», — повторил я беззвучно.
Прошло пять минут, на протяжении которых меня бросало то в жар, то в холод. Георгий невозмутимо разглядывал свои белые жирные руки; он уперся кулаками в стол и вертел большими пальцами — то по часовой стрелке, то против.
— Что бы вы там ни говорили… — начала Танька и остановилась.
Хлопнула дверь, и Марина сбежала вниз по ступенькам.
Лишнего стульчика не нашлось. Чмокнув Таню в щечку и мимолетно тронув мою руку, Маринка отстранилась и осталась стоять — в шелковом домашнем халатике, вроде кимоно, чрезвычайно дорогом. На ее груди шелк переливался всеми красками. Я только сейчас увидел, какая она красивая, когда в дорогой одежде.
— Как хорошо, что вы снова вместе, — сказала она. — Вы прекрасная пара.
— Марина, — сказала Таня строго. — Перестань говорить глупости. Мы здесь только ради тебя.
Жорик хмыкнул и пожал плечами.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — продолжала Танька. — Ты понимаешь, что это всё не продлится долго?
— Возможно. — Маринка упрямо взмахнула ресницами. — И что?
Впервые Таня запнулась и не знала, что сказать. Я не сводил глаз с Маринки. И она это заметила.
— Артем, — сказала она мягко. — Ну извини. Я вас всех очень люблю. Не надо заводить снова этот разговор. Давай останемся друзьями, а?
Не дожидаясь ответа, она положила руку Жорику на плечо.
— Все в порядке, — сказала она. — Я пойду?
Он заворочался было в своем кресле, но Маринка легонько хлопнула ладошкой по его бритому черепу. И Георгий Константинович заулыбался. «Пока-пока», — беззаботно пропела Маринка. Белое пламя вспыхнуло в моих глазах и погасло.
Таня сидела, закрыв глаза руками, будто тоже ослепла.
— Я не знаю, что у вас здесь происходит, но я это так не оставлю, — сказала она наконец.
Георгий Константинович благосклонно кивнул.
— Да, вы уж займитесь, — разрешил он. — Собирайте показания. Соседей советую опросить. По соседству генерал милиции живет, коллега ваш. Заслуженный работник органов. Позвать его?
Танька побледнела от злости.
— Хочешь быть самым крутым, — прошептал тогда я. — А ведь я тебя так и не долечил.
Жорик поморгал. Зачем-то оглянулся. Потом не выдержал и расплылся в своей похабной улыбке.
— А я снова тебя позову, — заявил он. — У меня денег хватит.
Я поднял на него глаза. У меня мелькнула странная мысль: я как будто смотрел в зеркало, гребаное кривое зеркало, в котором видно слишком многое. Мерзкая лысая рожа с покрасневшими глазками — это я сам. Такой, как есть на самом деле. Я уже давно омерзителен сам себе. Осталось только заменить отражение в зеркале.
Смешно вспомнить. Когда-то я был успешным и удачливым, меня любили девчонки, а я всерьез собирался заработать денег на…
— Пентхаус, — сказал Жорик, обращаясь только ко мне, и я вздрогнул. — Ты ведь хотел пентхаус построить? И как, строится?
Я промолчал. Его пальцы отбили по столу короткую дробь.
— Ты давай, старайся, — сказал он. — Годам к восьмидесяти осилишь. А у меня, чтоб ты знал, полтора гектара побережья на Коста Брава. Там тепло. Там яблоки.
Он почесал под мышкой, и я вдруг увидел, что футболка с Версаче порядком промокла.
— Гори все огнем, — сказал он вдруг. — Бизнес этот ваш ебучий, прокуратура, налоговая… билеты уже куплены. Так что вы как раз вовремя — типа чтобы попрощаться.
Я не верил своим ушам. По Танькиному лицу пошли пятна: кажется, она только сейчас начала понимать, как он сделал нас всех.
— Я, может, только жить начал по-настоящему, — сказал Жорик. — О душе задумался. Спасибо доктору Пандорину. И Мариночке, конечно. Ну что, по последней?
Не спеша, недрожащей рукой он разлил на двоих.
— Вам, девушка, не предлагаю, — со значением произнес он. — Вам еще за руль садиться.
Охранник вновь появился на крыльце. Он стоял, скрестив руки, и наблюдал за нами. Я тоже смотрел отстраненно, как моя рука сама тянется к бокалу. Бледные пальцы обхватили прозрачное стекло. Рыжая жидкость плескалась в нем. Солнце село, и откуда-то долетел холодный ветер.
