— Но ведь в вашем мире тоже кому-то придется выполнять грязную работу. Убирать, прислуживать, стирать, чинить. Значит, тоже возникнет социальное расслоение.
— Как сказал один из моих сотрудников, Женевьева: «Люди — это слишком большая ценность, чтобы мыть пол или вытирать пыль», — улыбнулся миллионер. — Мы намерены полностью автоматизировать всю нудную и грязную однообразную работу. На «Планете белой расы» не найдется места для гастарбайтеров.
— Вот оно! — радостно встрепенулась журналистка. — Вы проболтались! Мсье Топорков, вы фашист! Вы самый махровый расист и исламофоб! Вы делите людей по национальному признаку и их религии. Вы не желаете признать, что все люди равны, а времена колониализма прошли.
— Да, не признаю, — неожиданно согласился олигарх. — В космосе будут нужны люди с высшим техническим образованием и навыками работы со сложным оборудованием. На орбите, знаете ли, не до расовых боданий.
— То есть, арабам, неграм, китайцам вход в ваш мир закрыт?
— Да бога ради — если они умеют варить пластик в вакууме и способны выдерживать перегрузки до шестерки включительно!
— Вот видите! Сразу начались увиливания и оговорки! — вскочила со своего места журналистка. — Мне противно находиться с вами в одной студии, мсье Топорков! Вы расист и негодяй! Надеюсь, следующее интервью у вас будет брать прокуратура Марселя!
Картинка сменилась трехцветным флагом, мигнула, и перед зрителями возникло пока еще пустынное футбольное поле, по которому одиноко бегал с мячом под мышкой коротко стриженный арбитр, одетый в траурные футболку и шортики.
— Неплохо, — громко подвел итог Сизарь, сидящий через три столика возле стены. — Если примерно из четырех миллионов европейских мигрантов где-то один из тысячи способен выложить три лимона, и хотя бы каждый десятый клюнет на удочку про безопасность — это выйдет почти четыреста пассажиров в год. Нам, даже если пупок надорвется, больше в ближайшие годы и не переварить.
— Насчет каждого десятого ты загнул! — ответил кто-то от стойки. — Рискнет от силы каждый сотый.
— Есть еще и обыватели, — ответил Тумарин. — Те, кто живет в своих домах или фермах и у кого под окнами эмигранты каждый вечер свои фейерверки устраивают. Есть миллионы людей, которые работают чисто с компьютерами в проектировании, программировании, экономике и прочей подобной «прикладнухе». Им все равно, где перед монитором сидеть, а перо в бок на вечерней улице получать неохота. Продать квартиру, дом, перешерстить сбережения — и на билет к нам, в безопасный мир, этим ребятам денег хватит. Будут еще просто романтики и любители приключений… В общем, несколько сотен клиентов в год мы наберем наверняка. Так что Топорков, считай, свою работу сделал. Теперь дело за нами.
— Через неделю выкатка, — прихлебнув из горлышка пива, отчитался Сизарь, — потом еще три дня на монтаж и отладку. Максимум десять дней — и мы готовы. Через три дня прекращаю пить. А пока, Дениска, я там и нафиг не нужен. Имею право перезагрузить мозги.
* * *
Двенадцатого апреля командировочные из РЦ «Макеева» наконец-то вылизали свой «Воздушный старт» до последнего винтика и проводочка и, не зная, что еще можно сделать, признали систему готовой к первому «горячему» старту. Аривжа попрощалась с Денисом дома, на аэродром ехать отказалась. Сказала — не желает путаться под ногами специалистов. Но скорее всего, побоялась, что в этот раз выдержка ее подведет.
Уже в здании управления полетами Денис переоделся в термобелье, поверх него натянул тесный плавающий костюм и вслед за Егором Антоновичем полез по пожарной лестнице на самый верх девятиметрового сооружения.
Водруженный на суперэтажерку, маленький крылатый аппарат нес никарагуанскую бело-синюю расцветку, на стабилизаторе и крыльях имел эмблему в виде желтой звезды на красно-черном фоне и размашистое название «Касатка» на борту. Во избежание юридических и дипломатических проблем всякую связь с российской родословной «взрыволета» адвокаты концерна посоветовали убрать.
Внутреннее помещение челнока всего втрое превышало размерами салон Тумаринского «УАЗа», вместо просторных окон имело несколько слепых круглых иллюминаторов и сдвоенную панель на носу — опять же, немногим больше лобового автомобильного стекла. Спасало лишь то, что рядов кресел стояло всего два, по два в каждом, и заднее пространство примерно три на три метра оставалось свободным. При желании можно было размяться или полазить по шкафам.
— Тесновато, — усаживаясь за спиной Сизаря, отметил Тумарин.
— На орбите в таком ребята месяцами живут и не бухтят, — хмуро ответил шеф-пилот, щелкая тумблерами. — Питание есть, давление есть, системы жизнеобеспечения протестированы.
— У меня все индикаторы зеленые, — со своей стороны ответил Алексей. — Аккумуляторы под завязку, в барабанах полтора кило топлива, лазеры в каналах юстировки, давление в генераторе есть. За ночь ничего не прохудилось.
— «Богатырь», это «Касатка», — сообщил в микрофон Егор Антонович. — К взлету готовы.
— Вас поняли, взлетаем, — ответили наушники так громко, что услышал даже Денис. Впрочем, с его места, откуда можно было различить только зеленые волны джунглей через иллюминатор, да крышу аэропорта через плечи пилота и бортмеханика, каковым в этом полете по факту числился Сизарь — с его места казалось, что они уже поднялись на изрядную высоту.
Однако вскоре картинка в окнах зашевелилась, повернулась в одну сторону, в другую, быстро покатилась назад, чуть наклонилась и ушла вниз.
— Странно, совсем не слышно двигателей, — отметил Тумарин.
— Слишком далеко внизу, — отозвался пилот. — Звуки сносит.
— Ну вот. А я только собрался похвалить звукоизоляцию.
Егор Антонович промолчал, выжидательно поглаживая сектор газа.
— Дениска, держи инструкцию! — протянул через плечо пачку распечаток Сизарь. — Будешь за робота, чтобы мы чего при старте и планировании не забыли. Потом, на серийных машинах мы, само собой, автоматику поставим. А пока вручную.
— Хорошо, — согласился Тумарин, — давай.
Он перелистал страницы, разделенные на списки «вкл» и «выкл», ничего в них не понял и снова выглянул в окно. Теперь с его места можно было разглядеть только редкие облака и бесконечную голубизну, лишь изредка подчеркиваемую темной линией далекого горизонта.
— «Касатка», я «Богатырь». Высота десять, идем в рабочую зону.
По понятным причинам стартовать над обжитой сушей, застроенной заводами, электростанциями и жилыми домами, орбитальный челнок не мог. Первый запуск летного экземпляра Тумарин — с одобрения доброго десятка главных конструкторов самых разных контор — назначил над океаном, в стороне от судоходных линий.
— «Богатырь», я «Лодка». Эшелон занял, вас вижу.
— Принято, «Лодка».
Это был «Бе-200», готовый спасти испытателей в случае аварийной посадки на воду. Но об этом варианте Денису думать не хотелось.
