— Под машинку.
Зачем оставлять волосы, если он может уйти в море на месяцы? На судне парикмахера нет, надеяться не на кого.
Непривычно: ручной машинкой, которую раньше он видел только в кино, Володю подстригли. Клац-клац-клац, и космы летели на пол.
Он посмотрел на себя в зеркало. Помолодел сразу на несколько лет. Давненько он не видел себя в зеркале! И лицо отражается не его, чужое. Володя вздохнул.
— Что-то не нравится? — участливо спросила парикмахерша.
— Да нет, все хорошо. Теперь бы побриться. Сколько с меня?
— По таксе — двадцать копеек.
Володя залез в карман куртки, достал десять рублей и получил сдачу. Деньги были непривычными: купюры большие, и цвет не такой, как в его время. И на всех купюрах — лицо Ильича.
Вход в баню был за углом. Володя попросил у банщика полотенце и простыню.
— Таксу знаешь? Рубль.
Банщик показал ему шкафчик для одежды.
— Мил человек, я с транспорта, мне бы еще мочалку и мыло.
— С мылом сложнее, — вздохнул банщик и искоса посмотрел на Володю.
— Я заплачу, не жмись.
Банщик принес кусок хозяйственного мыла и мочалку. Во время войны даже это, неважно пахнущее, коричневатое мыло было дефицитом.
Взяв из стопки при входе цинковую шайку, Володя прошел в мыльное отделение, потом — в парилку, а оттуда — снова в мыльное. Он провел в бане часа два, если не больше. Давно он не мылся и получил удовольствие, которое хотелось растянуть. В конце окатился прохладной водой, не спеша обтерся, обмотался полотенцем и присел на лавку, остывая. На улице было ветрено и морозно, не хватало простыть после бани.
— Мил человек, — обратился он снова к банщику, — а поесть где у вас можно?
— В столовой, два квартала отсюда. Но только если есть рабочая карточка.
Володя порылся в документах — карточки не было. По случаю ремонта камбуз на судне не работал, а есть хотелось.
Он вышел на улицу. Идти в городе было не к кому, своего жилья, понятно, у него здесь нет, знакомых тоже нет. На корабль? Котлы погашены, на судне холодно, от холода не уснешь. Кругом тупик!
Володя решил зайти в магазин. Опа! На полках было совсем пусто, а он надеялся хоть что-то купить на обед или на ужин. Зачем тогда магазин, в котором купить нечего?
Видя расстроенное лицо Володи, одна из двух продавщиц спросила:
— Вы что-то хотели?
— Да купить поесть что-нибудь.
— Вы, наверное, не местный?
— Почему вы так решили?
— Здесь по карточкам отовариваются. Хлеб уже разобрали, а маргарин и макароны еще не привозили.
Володя совсем упал духом. Называется — вышел в город! А он в душе лелеял надежду сытно поесть и даже выпить граммов двести. Заслужил ведь! К тому же ему еще о ночевке думать надо!
— А переночевать в городе где-нибудь можно?
Продавщицы хихикнули. Одна толкнула другую локтем.
— Вам на сколько? Ну, дней?
— На трое суток.
— Я могу комнату уступить, все равно пустая. Настя, ты меня отпустишь?
— Да иди уж, все равно торговать нечем.
— Товарищ, вы подождите, я скоро.
Она ушла в подсобку, сняла темно-синий рабочий халат, переоделась и вышла уже в пальто, шапочке и коротких валенках. Зимы в этих местах суровые, в туфельках не находишься, чай, не в Москве — из метро и на «маршрутку», замерзнуть не успеешь. Чулочки — редкие по военным временам, дамы ходили в гамашах.
Едва они вышли из магазина, женщина сказала:
— Вы и вправду есть хотите?
— Как волк.
— Есть одно место, можно купить все, только очень дорого.
— Черный рынок?
— Вроде того. Только вам не продадут.
— Почему?
— Мужчина вы молодой, стрижка короткая.
— Ага, подумают, что из органов.
— Вы догадливый. Меня Катей зовут.
— Меня Сашей.
— Вы с какого корабля?
— «Софья Перовская».
— Это который на заводе ремонтируют? Говорят, этот корабль немецкую подлодку потопил. Правда?
— Правда.
— Ой, как здорово!
Они свернули за угол, и женщина остановилась.
— Дальше я одна пойду, а вы здесь ждите.
— Хорошо, буду.
Но женщина не уходила, выжидающе смотрела на него.
До Володи дошло:
— Простите. Сейчас деньги дам. Сколько?
— Смотря что вы хотите брать.
— Сытно поесть и выпить. На ваше усмотрение, берите с расчетом на обоих.
Женщина подняла глаза вверх, явно подсчитывая.
— Это будет много стоить, рублей семьсот.
Володя только что получил жалованье — пусть и не свое. Через три дня в море уйдет, а там деньги не нужны.
Он достал пачку купюр, отсчитал:
— Держите.
Женщина ушла.
Вдоль улицы тянул свежий ветерок.
Володя прождал четверть часа и забеспокоился. Не надула ли его продавщица? Получила деньги и смылась? Но он решил ждать.
Прошло еще полчаса. Он замерз и уже решил уходить в порт. Значит, такой вот он невезучий человек. А в порту на корабле пусть и холодно, но в цеху костры горят, насмерть не замерзнет.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как его окликнули:
— Саша!
Он и внимания на оклик не обратил, но женщина его догнала.
— Простите, задержалась. Я кричу, кричу, а вы идете…
— Не слышал.
— Рынок — не магазин, товар на прилавок не выкладывают, все из-под полы. Помогайте.
Володя подхватил тяжелую «авоську» — была раньше такая плетеная сумка на все случаи жизни. Окликали какого-то Сашу, он слышал, но не обратил внимания, не привык к новому имени.
Женщина привела его в квартиру на окраине. Кирпичный двухэтажный дом, коих здесь, в Молотовске, было много. Квартира двухкомнатная, но комнаты даже не маленькие, а малюсенькие, просто крохотные. Володя хмыкнул — да что он, жить сюда пришел?
Они сняли верхнюю одежду.
— Ты, Саша, располагайся, пока я приготовлю.
— Как скажешь.
Володя осмотрел комнаты. Чисто везде, но бедно. «А что ты хотел увидеть? — укорил он себя. — Так сейчас большинство живет».
Он включил репродуктор. По случаю войны все радиоприемники приказано было сдать еще в начале войны, чтобы не слушали вражеские голоса.
