— И?.. — У Дженнифер кружилась голова, она не пыталась найти этому объяснение и боялась, что он замолчит, недоскажет.
— Прости, я, может быть, скажу сейчас вещь, которая прозвучит жестоко...
— Не бойся, я не так чувствительна, как может показаться, — усмехнулась она.
— Ты заблуждаешься, — быстро сказал Эдвард. — Так вот, — у него был очень серьезный и пронзительный взгляд, он будто ввинчивался ей в душу, — я увидел тебя, и меня к тебе потянуло. Не просто физически, хотя ты очень привлекательна, нет... — Он умолчал о том, как трудно ему было сдерживаться в ее присутствии, когда она говорила о чем-то и ее губы двигались так сладко. Когда она слушала его и не отрывала от него взгляда чайных глаз. Когда они просто молчали. Как билась жилка у нее на шее, какая восхитительная ямочка лежала между ключицами, как он отворачивался и заставлял себя не желать. — Я увидел в тебе человека не отсюда, не из этого фальшивого мира, не из того мира, где деньги и слава решают все. Из реального мира, где чувствуют, сопереживают, умеют любить и забывать о себе. До того как встретил тебя, я считал, что быть одному — это в любом случае лучше, чем с кем-нибудь. Потому что даже вдвоем, даже в сердце толпы можно быть одиноким. И незачем обманываться, и незачем раскрывать душу перед человеком, который может там все истоптать и искорежить. Когда я узнал тебя, мне показалось, что быть с тобой — это лучше, чем быть одному. — Эдвард улыбнулся. — И я не ошибся.
Дженнифер поймала себя на том, что перестала думать. Она только слушала, слышала, внимала его словам, и каждое отдавалось ударами сердца. В груди что-то тонко дрожало, что-то трепетное, прекрасное, неотвратимое, пугающее... В голове звенела его последняя фраза: «Быть с тобой — это лучше, чем быть одному. И я не ошибся»...
— Ты ведь еще не был со мной, — прошептала она.
Эдвард собирался что-то возразить, но губы его в этот момент оказались заняты другим, более важным делом... Поцелуй накрыл их обоих, как волна небытия. Губы у него были очень теплые и сухие. Дженнифер поклялась себе не думать. Хотя бы полчаса. Или час. Или до полуночи. Или до утра...
Ее затопило запахом его кожи — не одеколона и не мыла, просто чистой кожи. Руки Дженнифер легли ему на плечи и ощутили, как упруги и рельефны мышцы под тонкой тканью футболки. Эдвард прижал ее к себе сильным, страстным движением, и она чуть не застонала от предвкушения величайшего наслаждения.
Он нес ее в спальню на руках, ногой открывая встающие на пути двери, и, казалось, совсем не чувствовал тяжести. Только путь все равно был долгим — поминутно приходилось останавливаться, чтобы поцеловаться. Дженнифер не открывала глаз. Для нее все стало не важно, кроме ощущения сильного мужского тела, единственной и достаточной опоры в мире.
Их бросило друг к другу с чудовищной силой: страсть, дикий чувственный голод были неутолимы. Дженнифер и не знала, что может быть такой пылкой, Эдвард не подозревал, что в самых глубинах вожделения может быть сокрыто столько нежности.
Он покрывал быстрыми поцелуями ее лицо, шею, плечи. Его руки торопливо освобождали ее от одежды. Как Эдвард умудрился раздеться, Дженнифер не заметила.
Когда губы его коснулись напрягшейся груди, Дженнифер выгнулась дугой и не сдержала животного стона, который рвался сквозь стиснутые зубы...
Когда он прижался к ней всем телом, мир качнулся и перестал существовать.
Они отдыхали молча и снова предавались любви, раз за разом приникая друг к другу, будто набрели на чудесный источник, который искали всю жизнь. Ласки становились то спокойнее и нежнее, то снова наполняли тела жидким огнем.
Потом Дженнифер лежала на спине, прижавшись щекой к его плечу, и чувствовала себя самой счастливой кошкой на свете, расслабленной и довольной. Ей казалось, что она совершила путешествие к себе, в самые глубины своей души, и нашла ответы на все вопросы, вот только опять забыла. Но вспомнит, обязательно вспомнит...
Никогда в жизни ей не спалось так сладко.
И только под утро приснился Алекс. Сон был пустой, ни о чем, но проснулась она с липким и леденящим чувством непоправимости.
Как все прекрасно, ясно и просто было вечером и ночью, и как сложно и запутанно теперь...
Солнце билось в жалюзи, но никак не могло проникнуть в комнату. Жаль, с ним было бы легче. Легче придумать, как жить дальше.
Дженнифер осторожно повернулась и увидела, что Эдвард не спит. Он смотрел в потолок, и лицо его нельзя было назвать безмятежным. В ответ на ее движение он повернул голову:
— Привет. — Взгляд нежный-нежный.
Дженнифер почувствовала, как сердце ее сжимают шипастые тиски.
— Привет. — Она постаралась ответить как можно спокойнее.
— Не уезжай.
Ничего себе поворот.
Она молчала. Не уезжать. Остаться... Попробовать растянуть сказку двух дней на пару недель, на месяц, может, на полгода.
Только это будет уже не сказка.
Каждый день завтракать с ним за одним столом, ждать его по вечерам. Висеть у него на шее. Может быть, устроиться на работу в какую-нибудь газету — чтобы чувствовать себя человеком, а не домохозяйкой. Дженнифер усмехнулась. Не то. Писать книгу, пусть даже книгу о нем — об удивительном человеке, который верил только в свое одиночество и был самым прекрасным и самым несчастливым на земле. Ходить с ним на вечеринки и банкеты. Принимать его друзей — актеров и киномагнатов. Надевать драгоценности и вечерние платья и думать о том, впечатлит ли она его знакомых, не скажут ли, что она как была мелкой журналисткой, так и осталась. Повесть получается, а не сказка, причем очень серенькая повесть. Не то.
Вчера все было чудесно и все было чудом. Упоение настоящего, без прошлого и будущего. А сегодня? Дженнифер поняла, что остаться — это потерять свою свободу, потерять, может быть, само чудо. И свое такое привычное будущее, хотя какова ему, будущему, цена по сравнению с чудом...
Нельзя больше быть маленькой и нежной кошкой, нужно закрыться, спрятаться, чтобы спасти себя. Ведь отдать себя в его руки... В его власти сделать из нее — не-ее.
Чтобы остаться, нужно изменить всю свою жизнь. Стоит ли оно того?! Риск, риск слишком велик. Они разные. Он — талантливый признанный актер. Она — пока еще никто, не состоявшаяся писательница. Сколько времени пройдет, прежде чем он это заметит? Он будет менять ее постоянно, каждый день, подменять ее жизнь своей жизнью.
Дженнифер почувствовала, как вновь вырастает между ними стена из прозрачного хрусткого льда.
Молчание из напряженного становилась тягостным и даже невежливым.
— У меня парень есть, — сказала она, хотя «парень» тут был почти ни при чем. Сказала и сама прикусила язык — зачем?!
— Ты его что... любишь? — бесцветным голосом спросил Эдвард.
Она не ответила. А что ответить? «Нет, тебя люблю, но боюсь с тобой остаться, потому что не знаю, как мы тогда будем жить»? Звучит по-идиотски, но это чистая правда.
