— Расходитесь по домам, — велел шериф. — Сигнал к тушению огней уже был. Оставаясь здесь, вы нарушаете закон!
Его солдаты пытались передвинуть своих коней поближе к нему, но это оказалось непросто.
Леди Маргарет энергично замахала каким-то людям, чтобы они вышли вперед, и сейчас же из толпы выдвинулись два оборванца. От обоих разило спиртным. На них были такие же простые шерстяные балахоны и штаны, как и на большинстве мужчин, только их конечности были обмотаны тряпками, и оба они явно были смущены светом факелов и тем, как люди проталкиваются вперед, чтобы на них посмотреть.
— Так вот, эти свидетели видели, как Меир и Флурия шли в лес с большим тюком, — выкрикнула леди Маргарет. — Они встретили их под старым дубом. Господин шериф, мой дорогой дядя, если бы земля не промерзла, мы бы уже вырыли тело несчастной девочки из той ямы!
— Да эти ваши свидетели просто пьяницы, — произнес я, не раздумывая. — И если нет тела, как можно говорить об убийстве?
— В том-то и дело, — произнес шериф. — Наконец-то нашелся рассудительный доминиканец, не желающий делать святую из девчонки, которая сейчас греется у теплого очага в городе Париже. — Он повернулся ко мне. — Это твои собратья заварили кашу. Ну-ка вразуми их.
От его слов доминиканцы пришли в ярость, но меня поразило в их поведении другое. Они были абсолютно искренни. Без сомнений, они верили в свою правоту.
Леди Маргарет просто обезумела.
— Дядя, как вы не понимаете, ведь это моя вина! И я должна довести дело до конца. Это же я, это мы с Нелл привели девочку на мессу, чтобы она увидела празднование Рождества. Это мы объясняли ей суть гимнов, когда она задавала свои невинные вопросы…
— И родители ее простили! — отрезал шериф. — Кто из иудеев добросердечнее ученого Меира? Кстати, ведь ты, брат Антуан, учился у него древнееврейскому языку. Как же ты можешь обвинять его в таком преступлении?
— Да, я у него учился, — согласился брат Антуан, — и я знаю, что он слабый человек, во всем подвластный своей жене. Она же мать вероотступницы…
На эти слова толпа ответила новыми воплями.
— Вероотступница! — воскликнул шериф. — Ты не знаешь, отступилась ли девушка от своей веры! Слишком многого мы не знаем.
Толпа явно вышла из-под контроля, и он это сознавал.
— Но почему вы уверены, что девушка мертва? — спросил я брата Антуана.
— Она заболела наутро после Рождества, — сказал он. — Вот почему. Брат Джером знает об этом. Он не только священник, но и лекарь. Он осматривал ее. И они уже начали ее травить. Лия целый день пролежала в постели, страдая от боли, потому что яд разъедал ей внутренности. И вот теперь она бесследно исчезла, а эти евреи имеют наглость заявлять, будто родственники увезли ее в Париж. В такую-то погоду! Кто бы пустился в путь в такую погоду?
У всех собравшихся было что сказать по данному вопросу, но я возвысил голос:
— Я пустился в путь в такую погоду. Разве не так? Нельзя обвинять в убийстве, не имея доказательств. От этого факта никуда не деться. Ведь тело маленького святого Уильяма нашли? А тело маленького святого Хью?
Леди Маргарет опять напомнила, что земля под старым дубом промерзла.
Ее дочка горестно воскликнула:
— Я не желала ничего плохого! Она только хотела послушать музыку. Она любила музыку. Ей нравились процессии. Она хотела посмотреть на Младенца в яслях.
Ее слова вызвали новые крики в толпе.
— Почему же мы не видели ее родственников? Тех, которые приехали сюда, чтобы отправиться вместе с ней в это придуманное путешествие? — задал вопрос мне и шерифу брат Антуан.
Шериф неуверенно озирался. Он вскинул правую руку, подавая знак своим людям, после чего один из них куда-то ускакал. Шериф проговорил тихо, обращаясь ко мне:
— Я послал за подкреплением для охраны еврейской общины.
— Я требую, — вмешалась леди Маргарет, — чтобы Меир и Флурия ответили. Почему все злобные евреи попрятались в своих домах? Они знают, что это правда!
Заговорил брат Джером.
— Злобные евреи? Меир и Флурия, старый Исаак, лекарь? Те, кого мы считаем своими друзьями? Теперь они вдруг стали злобными?
Брат Антуан, доминиканец, отозвался сердитым голосом:
— Значит, вы много задолжали им за свои облачения и потиры, за ваш монастырь. Только они не друзья нам. Они ростовщики.
Снова раздались крики, но толпа расступилась в стороны, и под свет факелов вышел старик с вьющимися седыми волосами и согнутой от старости спиной. Его одеяние спускалось до самой заснеженной земли. На башмаках у него были красивые золотые пряжки.
Я сейчас же увидел у него на груди желтую нашивку из тафты, обозначавшую его принадлежность к иудеям. Она была сделана в форме двух скрижалей с Десятью заповедями, и я задумался: как вообще можно воспринимать этот образ как «печать позора»? Но именно так ее и воспринимали, и евреям по всей Европе вменялось в обязанность носить знак на протяжении многих лет. Я знал и помнил об этом.
Брат Джером сурово потребовал, чтобы народ дал место Исааку, сыну Соломона, и старик бесстрашно встал рядом с леди Маргарет напротив двери.
— Разве все вы, — начал брат Джером, — не приходили к Исааку за лекарствами? Разве вас не исцеляли его травы и его знания? Этот человек обладает и знаниями, и здравым смыслом. Я подтверждаю, что он великий врачеватель. Как вы смеете отвергать его слова?
Старик стоял, решительный и безмолвный, дожидаясь, пока утихнут все крики. Священники в белых одеяниях придвинулись к нему ближе, чтобы защитить от толпы. Наконец старик заговорил глубоким, чуть надтреснутым голосом.
— Я лечил это дитя, — сказал он. — Верно, она ходила в церковь в ночь под Рождество, да. Верно, она хотела посмотреть на красивую процессию. Она хотела послушать музыку. Да, она сделала это, а затем вернулась домой к родителям такой же иудейкой, какой уходила от них. Она всего лишь ребенок, и это простительно! Девочка заболела, как может заболеть любой ребенок в такую суровую погоду, и вскоре впала в беспамятство от жара.
Толпа готова была снова разразиться криками, но шериф с братом Джеромом жестами потребовали тишины. Старик посмотрел на людей вокруг со сдержанным достоинством, а затем продолжил:
— Я знаю, что с ней случилось. Это был заворот кишок. Она ощущала резкую боль в боку и жар. Но затем лихорадка прошла. До того, как покинуть эти места и отправиться во Францию, она выздоровела, и я разговаривал с ней, как и брат Джером, который стоит здесь, ваш лекарь. Хотя вы не станете отрицать, что и я лечил многих из вас.
Брат Джером с жаром подхватил его слова.
— Я же вам говорил, — воскликнул он. — Я видел девочку до того, как она уехала. Она была здорова.
Я начал понимать, что произошло. У девушки, наверное, был приступ аппендицита, и когда аппендикс лопнул, боль естественным образом уменьшилась. Но я подозревал, что отъезд в Париж — это ложь, придуманная от отчаяния.
