Книга Время горящей спички - Владимир Крупин

Мой милый, любимый, единственный! Как же я люблю приходить за тобой в детский садик. Это самое счастливое событие моего дня. Мне так хочется потихоньку подсмотреть, как ты играешь в своей группе, во что и с кем. Но разве можно прийти к вам незамеченным. Еще покажешься в дверях — уже десять голосов кричат тебе и десять рук тебя теребят:

— За тобой дедушка пришел!

Ты выходишь по-разному. То сразу выскакиваешь, то идешь важно, тая в себе какую-то высокую мысль. И одеваешься то быстро, то медленно. А мне и так и так хорошо. Я любуюсь тобою, ни за что на тебя не сержусь.

— А что ты мне принес? — всегда спрашиваешь ты.

— А вот если бы я ничего не принес, ты б что сказал: уходи обратно, да?

Ты весело глядишь и, не отвечая, машешь свитером как флагом.

Надев брючки и обувшись, ты бежишь вниз и прячешься. Несу твою курточку, шарфик, шапочку, ищу тебя. Ну конечно же, я каждый раз не знаю, где ты, ведь первый этаж большой. Нахожу — вот где ты! — радуюсь. И ты радуешься.

А на улице сплошные опасности. Дороги, машины. Держу тебя за руку. И на высоком выгнутом мосту через канал тоже держу. Ты кричишь сверху уткам:

— Эй, утки! Вам там не холодно?

Ты замечаешь новые промоины темной воды, бросаешь уткам кусочки приготовленного хлеба и не веришь, что уткам в воде теплее, чем на льдине.

По дороге, во всех, так сказать, торговых точках, нас знают. Ты всем продавщицам рассказываешь, что было в саду, какая у тебя хорошая сестричка.

— Только она больше не принцесса, а я больше не принц, — сообщаешь ты.

— А кто вы?

— Она — Василиса Прекрасная, а я — Иван-царевич. Я ее от Кощея спасаю. У меня меч есть, и щит есть, бабушка подарила. Я бился со Змеем Горынычем, я его сломал, меч, а мама отремонтировала.

У нас начинается главная игра. Она называется так: «Дедушка опять забыл дорогу к дому».

— Да, дедушка, — огорченно говоришь ты, — ведь ты опять забыл дорогу, опять?

— Забыл, — сокрушенно признаюсь я, — что делать, забыл. Но ведь ты меня выведешь, да? Я без тебя заблужусь.

— Ну конечно, — великодушно всплескиваешь ты руками, — конечно. Я тебя не брошу.

По дороге сочиняем песни. Например: «Идем из садика домой, какая благодать! Уже рукой, уже ногой до дому нам подать!» Или: «Мы ходили, шли снега, увязала в них нога. А теперь кругом вода, вот какая ерунда». То есть не вода ерунда, а ерунда — наша песня. Но нам весело идти, и дорога быстрее. Мы шагаем, как солдаты. Еще бы, мы поем «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“». Догоняем девочку из твоей группы. Она хохочет и рассказывает тебе, как у нее была собака, летала, рулила хвостом и улетела в зоопарк. Ты серьезно слушаешь и одобряешь:

— Это был смешной рассказ.

А иногда замолкаешь и идешь молча. Я знаю, что тебя нельзя в это время перебивать. Однажды что-то спросил, а ты очень строго заметил:

— Я же молюсь. Я у Боженьки прошу, чтобы папа и мама не болели. И бабушки, и дедушки, и Василиса Прекрасная.

Вчера ты предлагал:

— Давай пойдем по белу свету счастье искать.

А сегодня ты вдруг объявляешь о своем открытии:

— Дедушка, солнце больше неба.

— Почему?

— Небо только вверху, а солнце везде. — Ты разводишь руками и показываешь на все окружающее нас пространство, освещенное солнцем. И спрашиваешь: — А солнце далеко?

— Очень!

— Очень-очень?

— Да. Еще никто до него не долетел.

Ты смотришь на меня, о чем-то думаешь, потом поворачиваешься лицом к солнцу, делаешь несколько шагов и объявляешь:

— А я уже ближе тебя к солнцу!

Мы идем дальше. Ты выучил звук «ш» и с удовольствием говоришь слова с буквой «ш». И все время вспоминаешь Машу, которая шла по шоссе.

— А чего это она, — спрашиваю я, — по шоссе идет? Надо же по тротуару ходить.

Совершенно резонно ты отвечаешь:

— Тротуары же заняты машинами, вот ведь как. А скажи, дедушка, чем отличаются слова «сушка» и «пушка»?

— Пушка большая, сушка маленькая.

— Нет.

— Сушку едят, а пушка стреляет.

— Нет! — Ты начинаешь сомневаться в моих умственных способностях.

— У пушки колеса круглые, как у сушки, но со спицами.

— Да нет же! — кричишь ты. — Одна буква! «С-с-с» и «Ш-ш-ш»! — Тут же ты кричишь машинам: — Эй, машины, вы что, разве мухи, что вы шумите? Или комары какие-нибудь?

Тебе ужасно хочется шлепать по лужам, но это нельзя, и ты терпеливо их обходишь.

— Всех лучше осень, — говоришь ты, — спасибо осени, осенью можно по лужам ходить.

Мы приходим домой, моем руки, и начинается твоя бесконечная сказка про битвы с драконами, про похождения Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Мы поем самосочиненные былины о том, как обиделись богатыри на князя Владимира, что не посадил их за стол, а как потом напало на Киев Идолище поганое да засвистал дурным посвистом Соловей Одихмантьев сын, тогда пошли богатыри, обиды забывши, стоять за землю Русскую, за веру православную.

— Сколько голов у Змея? — спрашиваешь ты.

— Три, — говорю я, опасаясь, что если голов будет больше, то битва долго не закончится.

— Три, — говоришь ты презрительно, — три! Это и ты справишься. Сегодня двенадцать! Вот так вот!

Игрушек у вас с сестрой — на два детских сада. Но все равно их не хватает. Хватился ты коня, чтоб посадить богатыря коня, где конь? Нет коня. Тогда ты, непобедимый выдумщик, хватаешь кубик, часть архитектурного конструктора, и кричишь:

— Вот и пал конь Ильи Муромца! И схватил тогда Илья Муромец камень, отломил его от замка, превратил в коня, сел и поскакал!

Мы побеждаем. Ты вдруг говоришь:

— Ищи меня! Считай до десяти! — И убегаешь.

В большой комнате, которая становится маленькой из-за развала игрушек, появляется бугор из двух одеял. Под ним что-то шевелится. Конечно, ты. Но разве можно дедушке так сразу найти внука. Я хожу по квартире, честно заглядываю во все углы и горестно восклицаю: