Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
— У них в каждой комнате ящик! — возбуждённо доложил Денис. — Вдобавок такие чпокалки, которыми каналы можно переключать, а с дивана при этом даже не подыматься.
Док сходил поглядел. Эти контрольные коробочки, недавно изобретённые и находимые лишь в домах побогаче, были крупны и грубы, словно дизайном своим восходили к советским усилкам. Управлять ими требовалась сила, иногда — и обеих рук, после чего слышно было, как они жужжали, ибо испускали высокочастотные звуковые волны. От этого большинство местных собак сходило с ума — кроме Мирны, жесткошёрстного терьера, которая, будучи старше и чуть глуховата, могла терпеливо вылёживать все сеансы программирования насквозь, дожидаясь рекламы собачьего корма: неким странным собачьим СЧВ она знала, что та появится на экране, за минуту до начала. А когда реклама заканчивалась, Мирна поворачивала голову к ближайшему человеку и решительно кивала. Поначалу люди считали, что это означает требование обеда или, по меньшей мере, перекуса, но действия её были скорее актом общения, чем-то в смысле: «Это что-то с чем-то, скажи?»
В тот момент она лежала в неосвещённой комнате неопределённых размеров, пропахшей конопляным дымом и пачулевым маслом, и смотрела «Мрачные тени» вместе с избранным личным составом «Досок» и «Прыщавого Кабздоха» и теми членами свиты, которые сейчас не носились как угорелые по остальному дому, потакая капризам группы, включая жарку «Хозяйкиных» «Твинкиз» во фритюре, утюжку волос друг у друга на гладильной доске для поддержания какого-то образа музы, а также раскопки в фанатских журнальчиках с инструментальными ножами «Икс-Экто» с последующей вырезкой всех упоминаний о выступлениях сёрф-конкурентов.
Как раз где-то теперь в саге Коллинзов настало то время, когда сюжет начал по-тяжёлой заглубляться в нечто под названием «параллельное время», которое сбивало с толку глядящую публику по всей стране — даже тех, кто умудрился не растерять мозги, хотя многим торчкам слежение за сюжетом не доставляло неудобств. По сути, это, похоже, просто означало, что те же актёры играют по две разные роли, но, если вгрузиться достаточно, можно и забыть, что эти люди — актёры.
Немного погодя уровень сосредоточенности зрителей вызвал у Дока лёгкий непокой. Он осознал масштаб мыслительного ущерба, который способен вызвать у этой комнаты маньяк одним нажатием на кнопку «выкл.» этой телечпокалки. К счастью, Док сидел у двери и сумел выползти оттуда так, чтобы никто не заметил. Дика Харлингена он пока нигде не видел и прикидывал, что пойти его поискать можно с таким же успехом и сейчас.
Он принялся бродить по огромному старому дому. Солнце зашло, поклонницы кратко сбились стайкой, переходя в ночной режим. Денис бегал везде, как собака, гоняющая в парке голубей, щёлкал фотиком, а девушки послушно рассредоточивались, кривясь «фёё… фёё». Время от времени на участке появлялось что-то похожее на патруль охраны — они проверяли периметр. Из верхнего окна разносились звуки клавишника «Прыщавого Кабздоха» Смедли, игравшего упражнения Анона на «Фарфисе» — модели «Комбо-Компакт», которую он приобрёл по совету Рика Райта из «Пинк Флойд», и теперь она никогда не наблюдалась в отрыве от его персоны. Смедли звал свой орган Фионой, и свидетели сообщали, что он ведёт с нею долгие беседы. Чуть ранее Док, делая вид, что берёт интервью для «Каменного Вертака», спросил его, о чём они разговаривают.
— О, а о чём тут ещё можно. О правильном футболе, войне в Юго-Восточной Азии, где что добыть, такое вот.
— А как, как Фионе нравится у нас в Южной Калифорнии?
Смедли помрачнел.
— От всего в восторге, кроме паранойи, чувак.
— Паранойи, вот как?
Голос его упал до шёпота.
— Этот дом… — Тут вошёл хмурый вьюноша, может, кто-то из гастрольной обслуги «Досок», опёрся о стену, сложив руки, и просто стоял, слушал. Смедли, дико осциллируя глазными яблоками, спешно ретировался.
Частный сыщик в этом городке не для того много лет закидывался кислотой, чтобы не ловить чего-то вроде экстрасенсорных прихватов, и, говоря по правде, переступив порог этого дома, Док не мог не заметить того, что можно назвать «атмосферой». Не ритуальным рукопожатием, не даже улыбкой — все, с кем он тут знакомился, приветствовали его одной и той же формулировкой: «Ну ты чё там, чувак?» — предполагавшей высокий уровень дискомфорта, даже страха, по отношению ко всем, кого сразу не получится сунуть в мешок и прицепить на него бирку.
В последнее время такого, судя по всему, в Большом Лос-Анджелесе всё больше и больше — на сборищах беззаботной молодёжи и счастливых торчков, где Док начал замечать и людей постарше, там и в то же время не там, несгибаемых, неулыбчивых, он знал, что видел их и раньше, не обязательно те же лица, но вызывающую осанку, нежелание смазываться и размываться, как все прочие на психоделических мероприятиях тех дней, за официальными кожухами кожи. Как оперативники, утащившие Дика Харлингена в тот вечер с митинга в «Сенчури-Плазе». Док знал этих людей — по работе насмотрелся. Они приходили взимать долги наличкой, ломали рёбра, увольняли людей, не спускали беспощадного взгляда со всего, что может угрожать. Если в этой мечте о революционной ситуации всё обречено завершиться и вероломный мир, движимый лишь деньгами, снова возьмёт в ежовую рукавицу те жизни, которые чувствует себя вправе трогать, мацать и насиловать, случится это из-за таких вот агентов, исполнительных и бессловесных, которые просто по долгу службы гребут говно.
Возможно ли, что на каждом сходняке — концерте, митинге за мир, массовой поёбке протеста или групповом протестном схождении с ума, здесь, на севере, вдали на Востоке, где угодно — эти мрачные бригады действовали всю дорогу, утилизировали музыку, сопротивление власти, низводили сексуальное желание с эпического до повседневного, брали всё, что могли замести в свой совок, и отдавали древним силам алчности и страха?
— Ух-х, — сказал он вслух самому себе, — ну я не знаю…
И тут же столкнулся с Нефрит, выходившей из какой-то ванной.
— Как, опять ты?
— Приехала с Бэмби — она услыхала, что тут остановились «Прыщавый Кабздох», поэтому и мне с ней пришлось, чтоб она ни во что не впуталась?
— В эту публику врубается что ли?
— Черносветные плакаты «Кабздоха» на стенках, простыни и наволочки с «Кабздохом» на кровати, футболки с «Кабздохом», кофейные чашки, сувенирные защепки для косяков. И двадцать четыре часа в сутки — пластинки «Кабздоха» на вертушке. Блин, чувак. Знаешь такого английского игрока на укелеле, Джорджа Формби?
— Ещё бы, одну его «Еремиты Германа» играли.
— Ну а эти ребята играют всё остальное. В смысле, я очень стараюсь насчёт такого не париться. Кроме того, «Прыщавый Кабздох» известны своей тягой к весьма причудливым формам отдыха, и мне кажется, это-то Бэмби к ним главным образом и располагает.
— Я её сегодня тут не видел.
— Ой, она уже отвалила с лидер-гитаристом, они в Лео Каррилло поехали искать какой-то крикет.
— Ночной крикет?
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
